Все мертвые обретут покой
Шрифт:
Иное дело семья Ярдиз. Ямайские банды безо всякого почтения относились к установленным правилам и не признавали авторитетов. Они смотрели на итальянцев и видели поживу. Ими была перехвачена партия кокаина на два миллиона долларов и убиты двое боевиков Ферреры. Никки приказал в ответ устроить отстрел Ярдиз: были разгромлены их клубы и дома, не пощадили даже женщин. За три дня погибло двенадцать человек, включая большинство тех, на ком лежала ответственность за кражу кокаина.
Вероятно, Никки вообразил, что на этом все закончится и вернется прежний порядок. Он продолжал разъезжать по улицам на своей машине, ел в тех же ресторанах, где и прежде, и вел себя так, словно после такой демонстрации силы угроза со стороны ямайцев улетучилась,
Никки был помешан на «Да Винченто» — шикарном частном ресторане в окрестностях Бенсонхерста, где свои итальянские корни не забывали. Возможно, Никки притягивало созвучие названия с именем брата, но его мания привела к тому, что он приказал заменить обычное стекло в окнах и дверях ресторана на особо прочное, типа того, что устанавливается для защиты президента. И стал спокойно наслаждаться итальянской кухней, не опасаясь нападения убийц.
Но как-то ноябрьским вечером в один из вторников, только Никки успел сделать заказ, черный фургон припарковался в переулке напротив, задними дверцами к окну. Возможно, Никки видел, как он остановился, заметил, что стекло с окон было снято и заменено черной проволочной решеткой, может быть, он даже нахмурился, когда дверцы резко распахнулись, внутри фургона сверкнула короткая вспышка и под действием отдачи затряслась решетка.
А еще у него, вероятно, хватило времени заметить, как снаряд РПГ-7 мчится к окну со скоростью шестьсот футов в секунду, оставляя позади дымный хвост. Вой снаряда проник сквозь толстые стеклянные панели, прежде чем они лопнули от взрыва. Стекло и фрагменты горячего металла разнесли Никки Ферреру на столько кусков, что в гроб, который три дня спустя пронесли по церкви, было попросту нечего положить.
Троица из ямайской семьи как в воду канула, и старик Феррера вымещал свою ярость на врагах и друзьях. Бизнес его начал хиреть, и соперники сомкнули ряды, усматривая в слепой ярости безумца удобный случай поквитаться с Феррерой и избавиться от него раз и навсегда.
И когда его мир, казалось, готов был рухнуть, у ворот особняка появился человек и заявил, что хочет поговорить со стариком. Он также просил передать, что у него есть кое-какие новости о семье Ярдиз. Охранник доложил наверх, и Бобби Сциорре позволили войти, предварительно обыскав. Однако досмотр получился неполный: Сциорра отказался показать, что у него в черном пластиковом мешке. Держа под прицелом, его проводили к дому и приказали остановиться на лужайке в пятидесяти футах от крыльца, где его поджидал хозяин.
— Если ты попусту потратишь мое время, ты покойник, — пообещал старик Феррера.
В ответ Сциорра с мрачной усмешкой вытряхнул содержимое мешка на залитую светом лужайку. По земле покатились, сталкиваясь, три человеческие головы, и локоны волос напоминали мертвых змей, а Бобби Сциорра, чудовищное подобие Персея, стоял над ними с жестокой ухмылкой. Не успевшая застыть свежая кровь густыми каплями набухала по краям мешка и медленно падала в траву...
В ту ночь Бобби Сциорра попал в яблочко. Через год он уже занимал высокое положение в иерархии семьи. Поражала не только головокружительная скорость, с какой проходил его взлет, но и почти полное отсутствие сведений о прошлом Сциорры. В картотеке федералов он не значился, да и Феррера мало что сумел выяснить. До меня доходили слухи, что однажды Сциорра пересекся с кланом Коломбо и что какое-то время он действовал во Флориде сам по себе, как «свободный художник». Этим информация о нем и ограничивалась. Убийство важных фигур в ямайской группировке оказалось достаточным, чтобы заслужить доверие Стефано Ферреры и быть принятым в семью после соответствующей церемонии в подвале дома на Стэйтен-Айленде, при которой капля крови из указательного пальца Бобби Сциорры связала его с Феррерой и его приспешниками.
С этого дня трон Ферреры охраняла грозная и влиятельная сила в лице Бобби Сциорры. Он ловко вел старика и семью через всевозможные перипетии, возникшие после
С годами старик, возможно, предпочел бы играть в семье более скромную роль, отойдя на второй план, если бы не Санни. Тупоголовый, насквозь порочный Санни не мог похвастаться и малой толикой того ума, что имели братья, но склонностью к насилию он превзошел обоих. За какое бы дело он не брался, оно неизменно заканчивалось кровопролитием, но самого Санни такое положение трогало очень мало. Чересчур полный и обрюзгший для своих лет — ему было за двадцать, но не больше тридцати — он обожал убивать и калечить. Причем особое, почти сексуальное возбуждение приносила ему смерть невинных.
Постепенно отец отстранил его от дел и предоставил вариться в собственном соку: накачиваться стероидами, проворачивать мелкие сделки с наркотиками, окунаться в проституцию и время от времени давать выход страсти к насилию. Бобби Сциорра пытался удержать его пусть даже под минимальным контролем, но Санни не признавал ни контроля над собой, ни здравого смысла. Он был носителем такого пышного букета пороков и отличался настолько гнусным и злобным нравом, что, стоило бы только отцу умереть, сразу же выстроилась бы предлинная очередь желающих поторопить сынка последовать за папашей.
Глава 12
Я никогда не предполагал, что поселюсь в районе Виллидж. С Сьюзен и Дженнифер мы жили в Бруклине на Парк-Слоуп. По воскресеньям мы отправлялись в Проспект-Парк и наблюдали, как дети играют в мяч и Дженни пинает траву маленькими розовыми кроссовками. А потом мы заходили в бар выпить содовой, и сквозь окна с витражами доносились звуки музыки — это в парке играл в своей «раковине» джаз.
В такие дни жизнь казалась такой же длинной и манящей, как зеленеющие просторы Лонг-Медоу. Мы шли по парку: я, Сьюзен и между нами Дженни. Мы с Сьюзен переглядывались, слушая бесконечные «почему» дочери, ее наблюдения и понятные только детям шутки. Я держал ее за руку, и она как мостик, соединяла нас с Сьюзен, и мне хотелось верить, что в нашей жизни все еще может наладиться, и быстро расползающаяся трещина в наших отношениях затянется сама собой. Если Дженни убегала вперед, я прикасался к Сьюзи, брал ее за руку, а, когда я говорил, что люблю ее, она улыбалась в ответ. Но потом она отводила взгляд, или смотрела под ноги, или звала Дженни, потому что мы оба знали, что моих слов о любви недостаточно.
В начале лета, после тщетных попыток найти хоть какой-нибудь след Странника, я решил вернуться в Нью-Йорк и тогда же связался со своим адвокатом, попросив порекомендовать мне агента по недвижимости. В Нью-Йорке колоссальные площади отданы под офисы, а для тех, кто в них работает, места не хватает. Почему не знаю, но мне захотелось жить в Манхэттене. Возможно, потому что это не Бруклин, где мы жили все вместе до трагедии.
Но вместо агента адвокат предложил мне целый ворох друзей и деловых знакомых. В результате я снял квартиру в районе Виллидж в одном из кирпичных домов с белыми ставнями и крыльцом, ведущим к парадной двери с окошком в виде веера над ней. Правда, я предпочел бы поселиться немного дальше от Сент-Марк-плейс: с тех пор, как здесь жили У. X. Оден и Лев Троцкий, это место изменилось, здесь появилось много баров, кафе и дорогих бутиков. Но, тем не менее, выбор меня устраивал.