Все могло быть иначе. Альтернативы в истории России

Шевелев Владимир Николаевич

Особенности российской модернизации существенно отличают ее от той модели развития, которая была присуща странам «первого эшелона» модернизации. Если же сравнивать российскую модернизацию с подобными процессами в странах Востока и других странах, осуществляющих догоняющее развитие, то между ними наблюдается определенное сходство. Однако и в этом случае специфика российской модернизации не вызывает сомнений.

Таким образом, всякая модернизация наталкивалась на элементы традиционализма, архаики. Кардинальные изменения, происходящие в процессе реформ, вступали в противоречия с веками устоявшейся нормативной культурой, порождая конфликты и противоречия, отторжение и торможение нововведений, неприятие широкими массами модернизационных перемен.

Человек оказывался еще менее защищенным базовыми экономическими и социальными условиями жизни для проявления своей истинной индивидуальности, еще менее свободным для того, чтобы оставаться просто человеком. Страна не получала новых источников исторической динамики для прорыва в новое измерение истории.

Альтернативность — это проблема свободы исторического выбора, а следовательно, и ответственности за него. Поэтому при изучении наиболее существенных поворотов в истории России важно учитывать: при всей их закономерности они могли быть во многом случайны хотя бы потому, что обусловливались многими субъективными факторами — например, приходом к власти людей, открытых для реформ или контрреформ. Сперанский, Александр I, декабристы, Александр II, Витте, Столыпин — это все были альтернативы.

Вместе с тем не существует никаких непреодолимых национальных особенностей, которые навсегда обрекают русского человека на невежество, воровство, пьянство, нелюбовь к демократии. Наши особенности — не национального происхождения, а социального. В сталинском колхозе приходилось воровать, потому что иначе умрешь с голоду. На советских заводах процветало воровство, потому что государственная собственность в сознании «работяг» всегда была «ничейной». И пресловутое русское пьянство — это социальный феномен, но никак не культурно-цивилизационный. Люди пили и пьют, потому что не видят социальных перспектив, погрязли в борьбе за выживание. Все это можно изжить в хорошо организованной рыночной экономике, в условиях гражданского общества, устоявшегося социального и психологического климата, когда есть возможность каждому осуществлять свободный выбор. Именно к такому мироустройству сейчас медленно и сложно идет Россия, в трудностях модернизации и реформ преодолевая негативное наследие традиционного общества.

Выявление модернизационных альтернатив свидетельствует, что всякий проект, помимо экономического и политического обеспечения, нуждается еще и в социально-психологической, моральной поддержке населения. Не только элиты и некоторых особо заинтересованных групп, а всего народа, всей нации. Это верно, что модернизации происходят по инициативе и воле «верхов», но без народного энтузиазма и действий «низов» они обречены на провал. При этом массы должны почувствовать, и не потом, а именно сейчас, что перемены несут им облегчение, делают их повседневную жизнь более сносной, а завтрашний день — более надежным и предсказуемым.

Своеобразие российского развития в том, что после резких скачков и, казалось бы, необратимых преобразований, очень многое в России вновь возвращается «на круги своя», причем возвращается не только то, что действительно необходимо для сохранения ее своеобразия и самобытности, но и то, что является далеко не самым лучшим в характере народа и правящей элиты, что тормозит ее культурное и социальное развитие — социальная апатия и приниженность значительной массы населения, бесправие рядового человека перед начальством, несоблюдение законов и властями и гражданами, авторитаризм и даже насилие власти.

Ленин и Троцкий на «обочине истории»: Россия, в которой не было Октября?

Сегодня многие молодые люди едва ли знают о том, что когда-то 7 ноября было «красным днем календаря». В этот день советские люди не выходили на работу, а собирались на праздничные демонстрации. Утром по улицам городов двигались колонны с красными знаменами, звучали марши, царило веселье. Из учебников истории мы с детства знали: 7 ноября — день Великой Октябрьской социалистической революции, поворотный пункт в истории всего человечества. Многие из нас искренне верили, что «победа Октябрьской революции явилась образцом творческого применения марксистско-ленинского учения о революции, о диктатуре пролетариата, о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии в революционной борьбе рабочего класса». Этому учили в школе и в университете.

Однако, несмотря на то, что многое осталось в прошлом, что суета жизни берет свое, события 1917 г. оказали слишком большое воздействие на судьбы страны и общества, чтобы окончательно превратиться в «музейную реликвию». Когда сегодня вспоминают Октябрьскую революцию, то, похоже, всякая историческая дистанция пропадает. И все рассуждения о ней, даже спустя уже почти столетие, — это во многом споры о современности.

Философ Н. Бердяев в свое время отмечал: «В революции происходит суд над злыми силами, но судящие силы сами творят зло».

Каждое значимое историческое событие — это всегда выбор, который открывает нам некие возможности, но одновременно устраняет другие. Что дал России и чего лишил ее Октябрьский переворот? Были ли иные варианты развития событий?

Прежде всего, рассмотрим, что же происходило на самом деле.

Как ты могла себя отдать на растерзание вандалам?

Когда-то в советских учебниках истории содержалась четкая формула: «Победа Великой Октябрьской социалистической революции стала возможной только благодаря тесному союзу рабочего класса России с крестьянством», т. е. проводилась мысль о народном или, по крайней мере, рабоче-крестьянском характере революции. Для многих такая трактовка Октябрьской революции до сих пор остается аксиомой.

Но трактовка эта официально утвердилась только в 1930-е гг., после того как стратегическим лозунгом правящей партии стало «построение социализма в одной, отдельно взятой стране». Первоначально для вождей большевиков лозунг «союза рабочего класса с крестьянством» не был актуальным, поскольку, готовя вооруженное восстание, они мечтали не о социализме в одной стране, а о мировой коммунистической революции. К ней ленинцы стремились с фанатичной одержимостью, используя любые средства, не гнушаясь и германскими деньгами.

Троцкий, будучи главным организатором вооруженного восстания, называл его не революцией, а переворотом: «Назначив государственный переворот на 25 октября, мы открыто, на глазах «общества» и его «правительства» готовили вооруженную силу для этого переворота». Из его откровений также следует, что планы руководителей большевистской партии не совпадали с настроениями низовых участников восстания. Вопрос о том, кому принадлежит приоритет в историческом творчестве — массам или вождям, Троцкий решал не в пользу масс. Он примерял на себя роль «демиурга истории» и отнюдь не благоволил к массам. Не отставал от него в этом и Ленин [100] .

100

Шевелев В.Н. Двенадцать евреев, которые изменили мир. — Ростов н/Д: Феникс, 2001.

Свержение царского самодержавия если и изменило положение в стране, то к худшему. Экономика страны разваливалась: останавливались заводы, подвоз продовольствия не переставал сокращаться, стоимость денег падала. Война продолжалась. Единственным реальным завоеванием революции была полная свобода слова.

1 сентября 1917 г. Россия провозглашена республикой. В ночь с 1 на 2 сентября большевики получают большинство в Петроградском совете. 15 сентября Ленин шлет из своего убежища два письма, в которых настаивает на необходимости брать власть. Брать власть немедленно. Но Каменев, Зиновьев, Сталин занимают гораздо более умеренную позицию, чем Ленин. Они убеждены, что Всероссийский съезд Советов, назначенный на 25 октября, передаст большевикам власть мирным путем.