Все нормально, падаю! Неравный бой
Шрифт:
Сейчас, как сказал мой сопровождающий, тянут третью, стокилометровую линию к самому дальнему поселку, населенному преимущественно потомками голландских крестьян, обнаруженных еще первыми немецкими колонистами и окончательно влившимися в состав Империи уже при нацистах. Таким образом, скоро все основные населенные пункты будут связаны с Метрополией железной дорогой. Правда, остается еще десяток быстрорастущих поселков, основанных возле месторождений различного сырья или в качестве удаленных военных баз, но туда еще долго можно будет попасть только по воздуху.
Далее мы направились к одной из электростанций, питающих током многочисленных потребителей через аккуратно развешанные на столбах вдоль дорог провода высоковольтных линий. Это были и промышленные предприятия, и военные объекты, и даже жилые дома. Фогель с гордостью объявил, что все здания в центральном районе Метрополии электрифицированы. Из электроприборов массово пока доступны населению только лампочки, но работа над внедрением в производство бытовых пылесосов, радиоприемников и стиральных машин ведется. Ток вырабатывался на паровых генераторах достаточно впечатляющего размера. Огромные чугунные котлы, оглушительно свистящие вырывающимся из предохранительных клапанов перегретым паром, предполагали наличие серьезного литейного производства.
Туда мы и поехали после посещения электростанции. Да, солидно! Поинтересовался, откуда берут сырье. Главный инженер предприятия, вызванный для сопровождения высокого гостя, сообщил, что вначале, как я и предполагал, переплавляли детали корабля, но уже лет двадцать как перешли полностью на местное сырье. Открыто около десятка месторождений железной руды, однако единственное достойное внимания находится на Северном континенте и разрабатывалось еще местными пещерными людьми (теми самыми «гномами», насколько я понял). Конечно, промышленная добыча началась только после прибытия нацистов, когда те окрепли настолько, что смогли прибрать к рукам северных соседей. Чтобы сократить расходы на доставку (которая, разумеется, возможна только с помощью дирижаблей), там были построены гигантский для здешних масштабов сталеплавильный завод и военная база для его охраны. Она же обеспечивала добычу руды и топлива для ее переплавки. Благо и обе эти вещи, и рабочая сила для их добычи имелись на месте. Получаемые в огромных домнах «гномьего» предприятия чугунные чушки перевозились по воздуху в Метрополию, и из них уже отливались корпуса котлов или после удаления лишнего углерода выплавлялись стальные заготовки для обрабатывающей промышленности. Объем прибывающего с севера чугуна составлял около тысячи тонн в год. По земным меркам – смешно, но здесь пока хватало. Ведь в переводе на количество, скажем, изготовленных из этого металла паровозов – это штук сто. Внушает!
А медь добывалась прямо тут, совсем рядом с Метрополией. Туда даже железнодорожная ветка доходила. И многие предметы и детали изготовлялись из нее. Втрое меньшая сила тяжести позволяла использовать тяжелую и непрочную, но более простую в обработке медь там, где на Земле это было неэффективно. В этом я убедился, посетив остальные предприятия, изготовлявшие уже конечную продукцию: паровые машины, станки, оружие, сельскохозяйственные механизмы и, наконец, вершину и символ местной науки и техники – дирижабли. Последнее предприятие, ввиду немаленьких размеров своей продукции, размещалось большей частью под открытым небом. Огромные стапеля, похожие на скелет гигантского кита, при приближении производили сильное впечатление и даже вызвали было у меня гордость за такое достижение оторванной от цивилизации группы людей, пока через секунду не вспомнил о предназначении продукции этого завода. Для тысяч людей появление в небе данного чуда техники являлось последним, что они видели в своей жизни.
Завод имел всего две производственные площадки. На одной происходила базовая сборка дирижабля, а на второй – доработка и дооснащение под конкретное предназначение: патрульную версию или грузовую. Та же площадка служила для капитального ремонта воздушных судов в случае их серьезного повреждения или если требовалась замена машин. Текущий же ремонт осуществлялся прямо на аэродроме. Я поинтересовался, сколько машин в год выпускает завод. Оказалось, три новых и столько же отремонтированных. Такого темпа производства удалось достичь только в последние годы. При этом примерно один дирижабль из первых самых старых выпусков списывается в утиль. То есть ВВС Империи увеличиваются ежегодно в среднем на две машины. А всего сейчас в их составе четырнадцать патрульных и шестнадцать грузовых кораблей.
Я, честно говоря, был поражен не услышанными цифрами – примерно такие, исходя из увиденного ранее и предполагал, а абсолютной откровенностью всех встреченных ответственных работников. Как будто понятия «секретность» здесь не существовало. Похоже, Канцлер дал указание показать и рассказать мне все без утайки. Уверен, что отсюда мне не вырваться? Или что я приму идеалы нацизма всей душой после увиденного? Странно все это…
Кое-что я начал понимать после посещения последнего пункта программы – местной Академии. Это было исследовательское и учебное заведение в одном флаконе, оно готовило кадры по всем без исключения специальностям, требовавшим более чем месяца для обучения. Здесь же и конструировалась вся новая техника, ученые и инженеры Академии также присматривали за промышленными предприятиями, решая их технологические проблемы. Короче, почти как у «больших». Только поскромнее объемом – всего-то три с небольшим сотни человек, включая студентов. Почти вся интеллектуальная элита здешнего рейха. Даже небольшое – человек на тридцать, гуманитарное отделение имелось. Историки типа…
Фундаментальной наукой здесь почти не занимались, то ли по наследству к критическому отношению Гитлера к «еврейской» физике, то ли просто по недостатку специалистов, а основной упор делался на прикладные исследования. Президент Академии Курт Хоффнер, к которому меня привел майор, после приветствий сразу стал настойчиво интересоваться, не прибыли ли вместе со мной книги или другие материалы научно-технического характера. И я сразу вспомнил два стеллажа в магазине хозтоваров с какими-то книжками и кучей дисков ДВД с образовательно-обучающими программами и справочниками по всякой фигне. То есть для меня фигне, а для выжидательно рассматривающего меня Курта, вполне возможно, кладезем бесценной информации. Я-то даже впопыхах почти не обратил на стеллажи никакого внимания, а это, возможно, мой главный козырь – с компьютерными программами они-то обращаться не умеют, значит – без меня не обойдутся… СТОП!!! О чем это я? Неужели уже внутренне согласился сотрудничать с этими?..
– Извините, господин Хоффнер, не припомню, было ли там что-то подобное. – Я через силу заставил себя изобразить улыбку.
Уже стемнело, когда, полный впечатлений, я вернулся в свой номер-камеру…
Глава 19
Снова в нижнем иллюминаторе проплывают бесконечные лесные пейзажи, набившие уже оскомину своей однообразностью за двое суток полета. Опять я сижу все в той же кабине все того же патрульного дирижабля «Орел». Только на этот раз не прикованный цепью к шпангоуту и на полу, вместо тоненькой грязной циновки – собственный спальный мешок с заботливо подстеленным под него хозяевами воздушного корабля толстым одеялом. Майор Фогель подсуетился! Он тоже тут как тут, просто неразлучный друг, блин!
Отдельная каюта на борту воздушного корабля имеется только у меня, майора и капитана этой посудины. Остальные ютятся в двух кубриках: поменьше – для экипажа дирижабля и побольше – для головорезов Фогеля, размещающихся там вместе со всей своей амуницией. Чтобы сразу в бой, значит, если труба позовет… Изредка случающихся на борту патрульной машины пленных (не настолько ценных, как я, разумеется) складируют штабелями в грузовом отсеке – другого места нет. Лучше всего из экипажа, не считая офицеров – сменных пилотов, штурманов и бортинженера, устроены два радиста – спят по очереди в крохотной радиорубке прямо на крышках массивных ящиков с запасными лампами и прочими радиодеталями, расстелив поверх спальник. Несколько хуже повару – пахать, чтобы накормить такую ораву, приходится целый день. Правда, ему помогают сменившиеся с поста стрелки – на дирижабле имеется четыре поворотные огневые точки, торчащие со всех сторон гофрированной гондолы. Сидящие в них бойцы могут вести огонь из шрапнельной пушки с ручным заряжанием или при необходимости просто из карабина. Производство пулеметов в рейхе так и не наладили, а имевшиеся уже пришли в негодность. Впрочем, шрапнель против летающих ящеров, по отзыву одного немолодого стрелка, с которым довелось перекинуться парой слов за обедом, гораздо эффективнее пулемета. Если умеешь целиться, естественно.
Следующей по внутриэкипажной табели о рангах следовала категория бортмехаников, которым приходилось постоянно лазить во все уголки дирижабля и даже по его внешней поверхности, ремонтируя регулярно приходящее в неисправность оборудование и латая нередко рвущуюся, хоть и двухслойную – для лучшей термоизоляции, оболочку баллона. И, наконец, самой тяжелой являлась жизнь обитателей машинного отсека, а попросту – кочегаров, по двенадцать часов в день набивающих топливом ненасытную топку парового котла, стравливающего в ответ через клапана горячий пар.