Все очень непросто
Шрифт:
— Вы обратите внимание, как он скрипку держит, — говорил командир, любовно поглядывая на скрипача.
— Вам-то, гитаристам, не понять. Скрипку же обычно под подбородок суют. Но для этого нужна особая подушечка… Ну, давайте еще раз за музыку… так вот, дурак-прапорщик, которого я в Ташкент к узбекской матери послал, привез две пуховые подушки, поэтому наш Туфтанделиев теперь так без настоящей подушечки и играет… А ну, давай-ка за майора выпьем, большого специалиста в своем майорском деле. Это ведь он организовал вам возможность вкусить с нашего скудного солдатского
Выпили за майора, вкусили "с пайка". Командир спрашивает:
— Ну как вам наша жратва? У нас так каждый солдат питается.
Мы, конечно, одобрили Командир осмотрелся победоносно, но, видимо, в глазах Директора, вкушавшего в это время твердый немецкий сервелат, увидел легкое недоверие.
— Что, не верите?! Лень, — говорит майору, — приведи какого-нибудь.
Через пять минут майор привел низкорослого испуганного солдата. Командир уже успел поднять тосты за Джорджа Вашингтона, Джорджа Харрисона и Боя Джорджа и не совсем понял, зачем ему этот воин, но на всякий случай сказал:
— Что, попался?! Было очень жаль ни в чем не повинного рядового, и мы со всех сторон начали кричать, что очень верим в роскошное многообразие солдатского меню.
— А-а, точно вспомнил, — вскричал командир, — тут вот некоторые не верят, что ты каждый день все это ешь. Ведь ешь ведь? Ведь да?
Солдатик, пожиравший глазами жареную курицу, проглотил слюну и равнодушно ответил: — Так точно, товарищ полковник. Товарищ полковник торжествующе посмотрел почему-то на майора и указал солдату на свободный стул:
— Вижу: любишь своего командира, садись вот, поешь, только смотри у меня, морда, не пей!
Потом налил себе рюмку, махнул рукой:
— Да ладно, пей!
Чуть попозже сослуживцы отвели командира к жене, а мы с Директором, не покладая ног, забились в огненном "Чардаше".
Чем дальше мы забирались в глубь Германии, тем теплее и радушнее был прием. Почти каждый послеконцертный ужин превращался в настоящий банкет. Конечно, приезд группы вносил свежую струю в скучноватую все-таки повседневность военных городков, и все получали обоюдное удовольствие от вечернего общения.
Причем на каждом банкете обязательно задавался вопрос: "А где вы вчера выступали? Ах, у саперов! Ну и как вас принимали-кормили?"
Мы сначала-то благодарили и говорили, что очень все было хорошо, но, видя искреннее разочарование добрых офицеров, стали отвечать так: "Ну, вчера, честно говоря, было так себе, зато сегодня просто потрясающе".
И чем меньше мы восторгались предыдущей частью, тем большее удовольствие читалось на открытых и мужественых лицах наших теперешних хозяев.
Роль гостя вообще довольно трудна, а особенно у военных — попробуй-ка объясни, что ты с ног падаешь от усталости и мечтаешь только до койки добраться, и это людям, которые аж неделю готовились к встрече. Поначалу мы стойко выдерживали тосты, не отличавшиеся разнообразием ("За "Машину времени", на которой мы все росли"), но после того, как однажды поднялся уже крепко поддавший седой пятидесятилетний
В последующие вечера первым вставал Андрей, коротко упоминавший о том, что все присутствующие родились и, видимо, умрут под "Машину времени", затем благодарил хозяев, которые угощали нас значительно лучше, чем в предыдущем месте. Этим он совершенно выбивал почву из-под последующих тостов. Пить обычно бывало уже не за что, и мы скромно ужинали и валились спать.
Конечно, каждый офицер гордился и хвалил именно то подразделение, где он сейчас служит. Нам везде показывали всякие достопримечательности. В летном полку показали дом, где до и во время войны жил Геринг. Из подвала этого дома, оказывается, шел подземный ход аж до Берлина (то есть километров двести). На следующий день в танковой дивизии словоохотливый лейтенант, указывая на небольшое аккуратное озерцо, поведал, что через сложнейшую инженерную систему подземных озер фашистская подводная лодка, не всплывая на поверхность, могла дойти прямо до рейхстага.
У ракетчиков показывали дыру в земле, откуда начиналось подземное шоссе с четырехрядным движением до Берлина, а от саперов до Берлина можно было доехать подземным поездом.
В любой части можно было смело обратиться к первому встречному с вопросом, как раньше можно было скрытно добраться до Берлина, и тебя тут же вели показывать.
Я только диву давался хитрости и изобретательности фашистских инженеров. И ведь все это было построено для того, чтобы немецкая верхушка могла в последний момент свалить из осажденного города — кто на поезде, кто на четырех машинах в ряд, а кто и на подводной лодке.
Вот только как это они не предусмотрели (наверное, Штирлиц поработал): ведь выходы-то из всех этих подземно-подводных туннелей оказались прямо посередине различных советских воинских частей.
Наконец наступило 3 октября — день воссоединения. Уже с утра за пределами военного городка раздавались выстрелы петард и слышалась музыка духовых оркестров.
Караулы в наших частях были удвоены, а выход в город категорически запрещен: боялись провокаций.
Нам тоже не рекомендовалось шляться среди немцев, занятых воссоединением. Но как упустить такое событие?
Поближе к вечеру, изнуренные своей непричастности к этому празднику жизни, мы втроем решили все-таки прогуляться. Двое молодых офицеров, Володя и Слава, взялись нас сопровождать.
Собирались очень ответственно, как разведчики на задание. Скрупулезно проверялась одежда и обувь — не выдала бы наше советское происхождение. Слава и Володя, одетые, естественно, в гражданское, профессионально порекомендовали сдать Директору ордена и документы, что и было сделано.
Теперь наша группа имела совершенно заграничный вид, правда, некоторое опасение вызывали одинаковые короткие прически офицеров, но Слава сказал, что это не страшно, т. к. и в Германии тоже дураков полно.