Все ок!
Шрифт:
– Хочу, - чистосердечно признался Ерофей, ощутив бурчание в животе.
– Только как же вы? Вам полагается, кажется, святым духом питаться?
– Так-то оно так, но при моей дородной комплекции этого мало.
Впереди что-то сияло огнями, переливалось. И была толпа народа.
– О!
– воскликнул Ерофей.
– Там, случайно, не найдется перекусить чего? Что это?
– Ресторан «Шамдональдс». Это у нас забугорное предприятие. Заморские купцы открыли. Но понимаешь, Ерофей, там за обед валюту спрашивают. Она у тебя есть? Один «биг-мак», бутерброд с двумя котлетками, двадцать целковых стоит. Хотдог, ну, который «горячая собака», он дешевле десятки.
Ерофей ощупал в кармане свои неконвертируемые рубли,
– Ладно, - сказал Ерофей Ангелу, - давай поищем кафешку либо столовку какую. А у этих, в очереди, у всех валюта есть?
– Нет у них никакой валюты, одни «спасибы» в кармане.
– А чего стоят?
– удивился Ерофей.
– А смотрят, как в кино, на тех, кто туда обедать ходит. Чаще всего - туристы из Тихгора, только их всех уже в лицо знают, а все равно интересно посмотреть. А нам с тобой надо туда, - и Ангел показал рукой вдоль улицы.
Они зашли в кафе «Поестьладом», и Ангел, покраснев, смущённо попросил:
– Заплати, Ероша, и за меня, а то, понимаешь, у меня одни «спасибы», а чёртов Сатана прав: на них ничего не купишь. У нас раньше было лучше - всё по потребности, всё общее, но и у нас, как в Тихгоре, развилась частная собственность, а собственник, сам понимаешь, за «спасибу» ничего не даст.
«Поестьладом» было хорошее кафе со шведской раздаточной линией, где можно взять любое на свой вкус блюдо, и даже, если понравится, добавку. То есть ешь до отвала, сколько хочешь, лишь съедай все без остатка. «Да, - думал Ерофей, уплетая пятую порцию печеночного паштета (он уже съел тарелку наваристого борща, котлету по-киевски и люля-кебаб), - такую бы линию в нашу институтскую столовую. Это тебе не комплексный обед из пшенного супа, котлеты со шрапнелью-перловкой и бледным чаем».
Ерофей, отдуваясь, выпил пару чашек чая и почувствовал себя сильно потяжелевшим.
– Уф-ф!..
– сказал и Ангел.
– Сто лет уж так не едал. Спасибо тебе, Ерофей!
Ангел долго водил Ерофея по Совраю, показывал, где и что, и всё жаловался на Сатану, что сманивает на жительство в Тихгор души праведников из Соврая. Их Всевышний, естественно, не пускает, так они устроили висячую забастовку. Поскольку все души имеют свойство свободно передвигаться в пространстве аки птицы и даже свободнее, то все желающие перебраться в Тихгор, зависли в воздухе и предъявили требование открыть границу между Раем и Адом и разрешить свободный въезд-выезд. Все, кто передвигался по тверди, нормально касаясь её, немало шишек понабивали, натыкаясь, хоть на бестелесные, но всё же ноги, болтающиеся в воздухе.
– Но, - Ангел хитро прищурился, - Всевышний со своими советниками-приближёнными издал Указ об открытии границы, вот будет это только через два года. Всевышний говорит, что чует его душа: Сатана затевает что-то негодное. Может, ты станешь нашим разведчиком, а, Ерофей? А то, знаешь, что нам Сатана подстроил? У нас, понимаешь, как во всех цивилизованных странах, где надо - интеграция, а где не надо - дифференциация. У нас одна артель топоры выпускает, другая - топорища, третья их собирает. И все при деле, и всем хорошо. А черти косоглазые взяли да и скупили все топорища. Артель-то обрадовалась: мол, сделку выгодную провернули, на смежников-собирателей плюнули, те без работы остались. А черти косоглазые топорища в опилки перевели, плиты из них понаделали и нам же из нашего же сырья мебель втридорога продали! До того, нахалы, додумались, что весь утиль скупают у нас, нам же потом сувениры из него продают. Так и норовят экономику нашу подорвать. Или вот апостол Пётр купил в Тихгоре дорожную машину, взятку, поди, взял: уж такая машина старая-престарая. У них там, в Тихгоре, все машины каждые пять лет обновляются, а нам старьё по дешевке подсовывают. А как не
Ерофей промолчал. Он думал.
Ангел проводил Ерофея до лифта, который уже починили.
– Лифт прибудет через час, - сообщил Ангел, посмотрев расписание.
– А я, извини, пойду - дела. Ты не обидишься?
Ерофей помотал головой, дескать, нет, и уселся на колченогую скамью, где уже сидели двое очень знакомых на лицо стариков и мирно беседовали.
– О!
– воскликнул один из них, густобровый и массивный, заметив Ерофея.
– Никак новенький?
Ерофей туманно пожал плечами, мол, думайте, как хотите.
– Как там у вас, наверху?
– Нормально, - ответил Ерофей.
– Говорят, у вас там перестройка идет, старое ломается, строится новое. Вот я, помнится, на Днепрогэсе…
– Да, - вежливо ответил Ерофей, узнав наконец говорившего.
– У нас много чего изменилось. Идет активная борьба с коррупцией и мафией, провели недавно денежную реформу…
– Гляди-ка, точь-в-точь, как при мне!
– обрадовался другой, лысый и полный, приосанившись.
– Раз есть последователи, помнят, значит, меня, а ты, Ильич, говорил, что и думать забыли, а вот меня ещё и в праведники произвели. Как деньги-то?
– обратился он опять к Ерофею.
– Меняли? Один к десяти?
– Нет, - сказал Ерофей, - в целях борьбы с обнаглевшей мафией были только изъяты из обращения сотенные купюры.
– Ну и как?
– заинтересованно спросил густобровый.
– Много изъяли?
– Ну… Это - экономическая тайна.
Старики помолчали, но говорливый густобровый опять начал:
– Слушай, Сергеич, я вот одного не понимаю: я вроде ничего не строил, а ты?
– Да и я тоже, не знаешь, что ли? Сам же меня свергал за развал экономики, какое уж тут строительство! Не до того мне было, кто бы тогда всю семью за границу возил, а?
– ворчливо откликнулся лысый толстячок.
– Вот и я помню - нет, ничего такого мы особенного не строили. Я, вот, правда, целину распахивал. А чего тогда они там всё перестраивают?
Тут раздался звонок, откуда-то возле платформы появилась кабина лифта, опоздавшая на целый час. Ерофей попрощался с собеседниками и вошёл в кабину. Когда за ним с лязгом захлопнулась дверь, нажал на кнопку, и кабина медленно поползла вниз. В ней не было окошек, и Ерофей понятия не имел, где находится, а чтобы скоротать время, присел на корточки, упершись спиной в стенку, и стал читать надписи - очень интересные и полезные в познавательном смысле. Вот, например, написано фломастером: «Люблю, как душу, трясу - как грушу». Вырезано ножом: «Здесь был я». А рядом нацарапано короткое, трехбуквенное, знакомое с детства слово из стенно-заборного фольклора… Читая эти надписи, Ерофей незаметно задремал. Проснулся от толчка: кабина прибыла на конечную станцию.
Ерофей вышел из кабины и направился к вилле Изольды. Он побывал и в Аду, и в Раю. Пора уж и наверх выбираться. Подойдя к воротам виллы, Ерофей подергал за позолоченное кольцо звонка, но никто не откликнулся на его сигнал. В доме было тихо, даже страшилища Цер и Бер не лаяли.
– Куда её черти унесли?
– с раздражением подумал Ерофей.
– Сиди тут сейчас, будто у меня дел нет…
Горюнов ещё раз подергал кольцо, потом грохнул кулаком в калитку, пнул её ногой и пошёл к шлагбауму, где Бол и Ван, устроившись на тверди, играли в карты с босоногим человеком, который был в одних трусах, зато на шее болтался галстук. Рядом с Болом лежала сложенная аккуратно одежда и стояли туфли: на сей раз чертям, видимо, везло. Но человек не унывал, азартно шлёпал картами по Сизифову камню, который они приспособили вместо стола, и горланил песню: