Все они почему-то умирали

Пронин Виктор Алексеевич

– Пятью трупами? – удивился Шаланда.

– Их могло быть три, семь... Их вообще могло не быть. Сути это не меняет. Назовем вещи своими именами... Объячев – подонок, разбогатевший на полном беспределе. Он грабил всех, в том числе своих же подельников.

– Он не сидел, – уточнил Шаланда.

– Под подельниками я имею в виду людей, не проходивших с ним по одному делу, а занятых одним делом. Сам того не подозревая, он собрал вокруг себя личную, домашнюю, банду. И с этой бандой жил, с ней же и воевал, ее же и кормил, унижал, во всем этом находя какой-то смысл жизни. Вот вам Объячев. Продолжаться слишком

долго это не могло, в людях накапливалась обида, а потом и ненависть. А ненависть имеет способность при достижении критической массы взрываться. Вот она и взорвалась. Повторяю – всего этого могло не быть, и жизнь бы в объячевском доме продолжалась. И поныне Объячев мог бы выступать по телевидению, рассказывать о своих спонсорских подвигах... Но судьба распорядилась иначе.

– Но почему столько трупов? – простодушно удивился Халандовский. Если Объячев есть предмет ненависти, а он убит – конфликт исчерпан. Я правильно понимаю?

– Правильно, Аркаша, все правильно... Но когда камень падает в болото, во все стороны идут круги. И здесь тоже пошли круги. Что произошло... Жена Объячева Маргарита его ненавидела, потому что он в свое время увел ее от любимого человека. Сумел, настоял, сломал. А сейчас в этом же доме, живя с женой под одной крышей, он, извините, трахал другую женщину. А эта женщина – жена его собственного телохранителя. Как к нему должен относиться телохранитель? Ненависть. Только ненависть. Какие чувства испытывает к нему жена? Ненависть.

– А кто мешал телохранителю уйти? – спросил Шаланда.

– Жизнь. – Пафнутьев развел руками. – Жизнь мешала уйти. Во-первых, Объячев платил хорошие деньги. Во-вторых, его собственная жена не хотела уходить от Объячева, не хотела жить со своим мужем. Для нее это был шанс, надежда – называйте как хотите. Конечно, не случись ничего, Вохмянин ушел бы рано или поздно. Но на момент событий был еще в доме, жил, питался, числился телохранителем Объячева. И в отместку хозяину заглядывал к его жене. А та в отместку своему мужу эти его заглядывания не только не пресекала, но и поощряла. Опять же оба они, и телохранитель, и Маргарита, своей преступной связью отвечали на нанесенные Объячевым обиды. Маргарита мстила мужу, а телохранитель мстил и хозяину, и жене. Все переплелось в клубок, и распутать его можно было, только выдергивая время от времени из этого клубка тела. Уже не живых людей, только тела. Прошу прощения за красоту стиля.

– Нет, Паша, ты говори, мне нравится, – сказал Халандовский.

– Тогда прошу плеснуть, – сказал Пафнутьев.

– Согласен, – и Халандовский наполнил объемистые рюмки. – За победу! – сказал он.

– Над кем? – удивился Шаланда.

– Над силами зла.

– Продолжаю, – сказал Пафнутьев, бросив в рот щедрый кусок холодного мяса с хреном. – В подвале заложник. Скурыгин. Разоренный Объячевым. Тот заставил его подписать кучу кабальных документов, договоров, расписок, чеков. И наступил момент, когда со Скурыгина брать стало нечего. Объячев не требовал за него выкуп, он заставлял подписывать документы. И в конце концов сказал – можешь сматываться, линять, уходить на все четыре стороны. А куда он пойдет? Он нищий. Более того, в своем кругу он уже человек, который всех предал и продал. За что и получил пулю час назад.

– Между ухом и виском, – добавил Шаланда.

– А в

сарае бомж, – продолжал Пафнутьев. – Беззащитное, слабое существо. И он тоже оказался участником кровавых разборок в этом кошмарном доме.

– Что же произошло? – воскликнул Халандовский.

– Ребята, вы не поверите – все в доме оказались убийцами. Кроме бомжа и его дочери.

– Бомж жил с дочерью?! – воскликнул Худолей. – Он мне ничего о ней не говорил!

– Да, бомж жил с дочерью. Какое-то время. Он – в сарае, а она – в доме. Света – его дочь.

За столом наступило молчание.

Все осмысливали услышанное.

За это время Халандовский снова наполнил рюмки, тут же схватившиеся инеем, все молча выпили и закусили. Пафнутьев участвовал в трапезе вместе со всеми, никого не торопил и сам не спешил пояснить сказанное.

– Почему ты так решил, Паша? – спросил наконец Худолей.

– Ничего я не решил. Она сама сказала. Я сопоставил их паспортные данные, фамилии, имена, отчества... Все сходится.

– Как же это понимать?! – вскричал Шаланда.

– Она прикармливала его. Уговорила Объячева не прогонять. Он не прогнал. Виски, которое ты пил с бомжем, – Пафнутьев повернулся к Худолею, – Света принесла. Она частенько приносила ему остатки со стола, то же виски.

– Позор! – Худолей схватился руками за голову и принялся горестно раскачиваться из стороны в сторону. – Какой позор! Мне это и на ум не пришло! А за что убили бедного бомжа, Паша?

– За дело убили, – ответил Пафнутьев. – Как сказал классик, бедняков не убивают... Только за то, что ты бомж, или только за то, что ты миллионер... не убивают.

– Прости меня, Паша, – Халандовский, кажется, единственный сохранял спокойствие, не вскрикивал, не вскакивал, не производил непристойных звуков. – Ты сказал, что все убийцы... И строители тоже?

– Да. И строители, и Вьюев, и супруги Вохмянины, и Скурыгин... Я же сказал – все, кроме бомжа и его дочери – милой моему сердцу Светы.

– Подожди, Паша... Ты нам Светой мозги не пудри, – Шаланда положил тяжелые ладони на стол. – Я задаю вопросы, а ты отвечай. Кто положил радиоактивный изотоп в кровать Объячева?

– Маргарита.

– Заметь, я не удивляюсь, ничего не оспариваю, просто спрашиваю, – сказал Шаланда. – Кто налил в виски Объячеву клофелин?

– Света.

– Но ты сказал, что она не убивала?

– Она не убивала. И не было у нее такой цели – убить. Объячев сказал, что этой ночью придет к ней. Она решила его усыпить. Полагала, что клофелин – просто сильнодействующее снотворное. И, в общем, была права.

– Где она взяла клофелин?

– Отец дал. Бомж. И Объячев заснул.

– Кто проткнул спицей подлое сердце Объячева?

– Скурыгин.

– Кто стрелял в Объячева?

– Вохмянин. Уточняю – он стрелял в мертвого Объячева, не догадываясь об этом. По этому эпизоду ему может быть предъявлено обвинение только в глумлении над трупом. Помнишь, Худолей предупреждал – мало крови, мало крови! Но мы не поняли, не оценили его высокого озарения.

– Виноват, – Шаланда прижал ладони к груди и поклонился в сторону Худолея. – Продолжаю. Кто убил бомжа?

– Вохмянин. Вот тут уже чистое убийство. Хотя он пытался все свалить на Свету и даже свидетелями обзавелся, показывал строителю, как она бегала к сараю...