Все оттенки красного
Шрифт:
— Да-да, я сейчас иду.
Валя вытерла слезы, взяла тряпку. Не получилось, так что ж. Есть еще и Маруся с ее наследством.
…Вера Федоровна выслушала сына молча. Потом пожаловалась:
— Эдик, как же? Я так старалась!
— Видел я, как ты старалась. Ну, что теперь делать? Девчонка сбежала. Я подозреваю, что это не единственный сюрприз, который нам приготовила известная особа.
— Но что ж еще может случиться?
— Может. Ты подумай мама, что еще можно предпринять, очень хорошо подумай, а я навещу юную родственницу, —
«В воздухе пахнет грозой», — мурлыкал он, оставляя мать в неприятных размышлениях.
…Майя чувствовала себя сегодня гораздо лучше. Похоже, что обошлось, падение было не таким серьезным, никакого внутреннего кровотечения нет. И голова уже меньше болит. Днем она поспала, а когда проснулась, лежать больше не захотелось. Попробовала встать, поняла, что сможет это сделать. Хватит лежать, надо уходить отсюда как можно скорее. В дверь постучали.
— Да! — крикнула Майя. Потом ойкнула, схватила одеяло, попыталась в него закутаться. — Эдик?
— Как себя чувствуешь? — внимательно посмотрел он на девушку.
— Нормально. Сейчас встану.
— И что дальше?
— Я хочу отсюда уйти.
— Это твое дело. Послушай, где Маруся?
— Маруся?
— Она ушла от меня. То есть, в московской квартире ее нет.
— Я… Я не знаю. Не знаю, где она.
— Ты ей не звонила?
— Звонила? А откуда же я знаю телефон?
— В самом деле: откуда? А про поезд кому рассказывала? Про то, что мы сошли вместе, сдернув стоп-кран?
— Не помню. Георгию Эдуардовичу рассказывала.
— Еще?
— Ольге Сергеевне.
— Так я и знал! Значит, ее проделки. «Пойду позвоню соседке». Ах, молодец!
— А что тут такого?
— Ничего. Ладно, пойдем ужинать. Или обедать, как здесь принято говорить. И приятного нам всем аппетита.
Мясо у Вали слегка подгорело, картошка пересохла в духовке, салат был пересолен, но никто из сидящих за столом свое недовольство не высказывал. Только Наталья Александровна, ковырнув ложкой в тарелке, выразительно посмотрела на Олимпиаду Серафимовну:
— И долго вы собираетесь этим питаться? По-моему, надо дать объявление в газету или обратиться в агентство по трудоустройству.
Та ничего не ответила, серьги жалобно звякнули и затихли. Олимпиада Серафимовна была печальна. После паузы она обратилась к Майе, которая тоже вновь сидела сегодня за общим столом:
— Я рада, детка, что все обошлось. Ты бледна немного, но в целом выглядишь неплохо.
— Жаль, что ты сегодня утром не видела, как Ольгу Сергеевну арестовали, — возбужденно сказал Егорушка.
— Арестовали? — напряглась Майя.
— Она убийца, — таинственным голосом сообщил Егорушка. — А тебе теперь никто не будет надоедать. Ты случайно взяла пистолет, ведь правда?
— Да, — упавшим голосом сказала Майя.
— И мы рады детка, что все обошлось, — поддержала внука Олимпиада Серафимовна. — По-моему, мы прекрасно с тобой поладили, и, несмотря на все эти ужасные события, — она приложила к глазам платочек, — несмотря на события, все будет хорошо. Жизнь постепенно наладится, все войдет в прежнюю колею. Ты будешь учиться, писать картины. Мы все будем тебе помогать. Кто-то должен заниматься хозяйством, следить за этим домом.
— Вы, конечно, — съязвила Наталья Александровна.
— Ну, уж не вы, Наташа. У вас магазин. Вы всегда говорили, что работа важнее всего и требует постоянного на ней присутствия.
— Вы так же говорили про театр, Олимпиада Серафимовна. Что без вас там никак.
— Ах, я уже стара, Наташа! Так стара. И потом: я слегка преувеличивала. Насчет своей занятости. Мне давно пора и на покой. Но заниматься домом силы еще есть, — поспешила добавить Олимпиада Серафимовна.
— А я еще молода. У меня силы тем более есть.
— Да перестаньте вы! — не выдержал Эдик. — Делите шкуру неубитого медведя и даже не представляете себе, на ком она надета!
— Что это ты говоришь, внук?— сердито посмотрела на Эдика Олимпиада Серафимовна. Потом дальнозоркими глазами прицелилась к дорожке, идущей от калитки к дому. — А это еще кто? Что за особа?
Эдик тоже посмотрел в сад. Потом рассмеялся:
— А вот и развязка! Так я и знал!
Она шла к дому, неуверенно оглядываясь по сторонам, и комкала в руке какую-то бумажку, должно быть, с адресом. Сидящие на веранде удивленно переглянулись: в доме не ждали гостей. А меж тем она была уже возле веранды, женщина лет сорока с небольшим, когда-то яркая, волнующая брюнетка, а теперь слегка поблекшая, но все еще красивая, уверенная в своей женской привлекательности и силе. В руках у женщины был небольшой, сильно потертый чемоданчик и хозяйственная сумка.
Задержалась возле крыльца, оценивающе оглядела кирпичный особняк, опоясанный кольцевой верандой, пристройки, разбитый под стенами цветник, вьющиеся по столбикам растения, покачала головой. Мол, хорошо живете, богата Потом поднялась по ступенькам, вошла на веранду, достала платочек из хозяйственной сумки, вытерла мокрый лоб:
— Уф. Жарковато. Пока доберешься, и дух вон. Доброго здоровьица вам всем.
— Вы кто? — чуть приподнялась из плетеного кресла Олимпиада Серафимовна.
— Алевтина я. Кирсанова Алевтина, — приехавшая слегка поклонилась. — А вот вас не знаю, уж извините.
— А… — Олимпиада Серафимовна обессилено опустилась обратно в кресло.
— Ах, Алевтина! — Вера Федоровна недобро прищурилась.
— Как Алевтина? — И Наталья Александровна посмотрела на Майю. — Мать, что ли?
— А где ж моя девочка? — женщина обвела глазами сидящих на веранде. — Где ж Маруся моя? Соскучилась я.
— Как где? — не поняла Олимпиада Серафимовна. Потом кивнула на Майю. — Вот сидит ваша дочь. Что это с вами?