Все оттенки тьмы

Робинсон Питер

На этот раз дело и впрямь можно было считать закрытым, но все же Бэнксу хотелось прояснить еще пару деталей, просто из любопытства. Он набрал номер Эдвины Сильберт, и спустя шесть гудков она ответила.

— Алло?

— Эдвина, это Алан Бэнкс.

— А, мой лихой юный знакомый!

Бэнкс услышал, как она выпустила дым, и порадовался, что по телефону запахи не передаются.

— Ну, это уж вы загнули, — улыбнулся Бэнкс. — Как вы?

— Справляюсь. Наконец-то разрешили забрать тело. Похороны на следующей неделе. Если вы приложили

к этому руку, спасибо.

— Вряд ли я к этому причастен, — ответил Бэнкс. — Но я за вас рад.

— Вы как, просто поболтать звоните?

— Да вот хотел вам сообщить, что дело официально закрыто.

— Погодите, — не поняла Эдвина, — так вроде его закрыли еще неделю назад?

— Не для меня.

— Понятно. Ну и что?

Бэнкс рассказал ей, что сделал Дерек Ваймен и почему.

— Абсурд, — отрезала Эдвина. — Лоуренс не изменял Марку.

— А Марк так не думал.

— Я в это не верю.

— Почему?

— Просто не верю, и точка.

— К сожалению, все так и было.

— Но Марк ведь прекрасно знал, что Лоуренс продолжал работать на разведку.

— Вот как? Я подозревал это, но уверен не был.

— Разумеется, знал. Конечно, ему не было известно, чем конкретно занимается Лоуренс во время своих отлучек в Лондон или Амстердам, но понимал, что они связаны с его работой. Зачем ему просить кого-то шпионить за Лоуренсом?

— Не знаю, — признался Бэнкс. — Наверное, он что-то заподозрил.

— Чушь собачья. Думаю, этот ваш мистер Ваймен врет, — сказала Эдвина. — Наверняка затеял эту гнусную игру по собственной инициативе. Решил отомстить. Подкармливал комплексы бедного Марка и наплел ему черт знает что про эти снимки.

— Возможно, вы правы. К сожалению, это уже не важно. Я не могу это доказать, а даже если бы и мог — закон он все равно не нарушал, так что арестовывать его не за что.

— Что за жизнь, — затягиваясь, вздохнула Эдвина. — Погибли два чудесных человека, а закон почему-то не нарушен. Вы ради этого мне звоните?

— Ну, отчасти.

— Значит, выяснили еще что-то?

— Помните, когда во время нашего разговора вы впервые упомянули, что Лоуренс работал на МИ-6?

— Да.

— Вам ведь тогда пришло в голову, что разведка может быть причастна к его гибели, верно? Помните, вы еще посоветовали мне быть осторожным?

Эдвина не ответила, и Бэнкс услышал в трубке позвякиванье кубиков льда и бульканье.

— Сначала я и впрямь так подумала, — заговорила наконец Эдвина. — Знаете, когда умирает человек с такой богатой биографией, как у Лоуренса, волей-неволей заподозришь, что тут что-то нечисто. В этом их тайном мирке частенько случаются подлости.

— Вы из-за Седрика тогда забеспокоились?

— В смысле?

— Вы говорили, что ваш муж тоже работал на разведку во время войны и что у него там осталось много знакомых. Он погиб в автокатастрофе в самый разгар Суэцкого кризиса, как раз когда пытался провернуть какую-то нефтяную сделку в Восточной Европе. Вы

из-за этого заподозрили коллег Лоуренса?

— Возможно, — согласилась Эдвина. — Седрик ведь был отличным водителем. А причины его смерти никто даже не стал расследовать.

— И когда Лоуренс погиб тоже при весьма подозрительных обстоятельствах, вы подумали, что тут просматривается некая связь?

— Когда умер Седрик, я позвонила Дики Хоукинсу. Разумеется, он все отрицал, но мне почему-то показалось, что я все-таки права… сама не знаю почему.

— Значит, вы считаете, что Седрика, возможно, убили?

— Весь ужас в том, мистер Бэнкс, — ответила Эдвина, — что, когда имеешь дело с людьми этой профессии, невозможно что-то знать наверняка. А теперь прошу меня извинить. Очень устала. Спокойной ночи. — И она отключилась.

Бэнкс услышал, как Сарабет Тучек тихо поет «Мертворожденного», одну из самых любимых его песен. Выходит, дело Хардкасла — Сильберта и впрямь окончательно закрыто. Даже если погибли они из-за циничных экспериментов Дерека Ваймена, ничего не поделаешь. Ваймена упечь за решетку невозможно, перед законом он чист.

Никаких обвинений ему не предъявишь, и что бы ни думала Эдвина Сильберт, опровергнуть его показания тоже не выйдет. Однако чуял Бэнкс, что Ваймен темнит. То, что он разыграл в комнате для допросов, было придумано и продумано заранее. Ваймен попросту перехитрил их, загодя подготовил убедительную легенду. Хардкасл и Сильберт мертвы. Это Ваймен, нарочно или случайно, довел их до гибели, но разгуливает спокойненько на свободе.

Зато теперь, покончив с Вайменом, Бэнкс мог заняться и личными проблемами. София. Не может же эта ссора стать непреодолимой преградой на пути к их счастью. Бэнкс был уверен, что все еще можно исправить. Просто надо подождать, остынуть. Убедить Софию, что он не виноват в том, что взломали дверь. Можно даже рассказать ей о ходе дела и передать разговор с Берджессом. Ну и подарок какой-нибудь припасти, это уж точно не помешает. Не диск, а что-нибудь необычное. Экспонат для ее «коллекции». Конечно, милых ее сердцу вещиц уже не вернуть, но он мог бы предложить взамен что-то новенькое. Сей артефакт со временем обрастет своей собственной историей, станет частью традиции. Найти бы только что-то стоящее! Тогда София убедится, что он понимает, как горька ее утрата, и не считает ее барахольщицей. Бэнкс действительно думал, что он понимает ее. Во всяком случае, это хоть какой-то план.

Спустя час, когда Бэнкс сменил альбом Тучек на диск Шарлин Мари Маршалл, который начался с невыносимо грустной и медленной аранжировки роллинг-стоунзовского хита «Нет мне удовлетворения», зазвонил телефон. Подняв трубку, он не сразу узнал голос.

— Алан? — произнес мужчина.

— Да.

— Это Виктор, Виктор Мортон. Отец Софии. Как у вас дела?

— Нормально. Что-нибудь случилось? Я могу вам помочь?

— Можешь. Для начала объясни, что, черт возьми, происходит?