Все пишут книги на коленках

Сотников Игорь

Во, точно, он делает себе операцию по смене лица и затем, выходя из наркоза, теряет вместе со своим прежним лицом и память о себе. И затем, пытаясь вспомнить себя, прибегает, как ему помнится, к не раз испытанному верному средству – алкоголю, чем ещё больше усугубляет свое положение, и оказывается унесенным автобусом куда-то на окраину города. Ну, а после того, как он садится обратно в автобус и открывает свой новый паспорт, он видит перед собой, то лицо, на кого он стал похож, что и приводит его в ужас. И знаешь, чьё это лицо? – зловеще проговорил Алекс. На что, так же таинственно, полушёпотом, как заговорённый спросил Грег.

– Чьё?

– Кондуктора, – заржал Алекс, чем свалил с ног от смеха Грега, не ожидавшего такого зловещего исхода дела.

– И над чем это мы, смеемся? – вдруг неожиданно, послышался голос вошедшего ведущего редактора Германа.

– Над кондуктором, – изнемогая от смеха, с секундным разрывом ответили эти двое работников издательства, сжимая свои животы. Чья судорожность конвульсий, приобрела над ними такую власть, что, казалось, отпусти они сейчас животы, то они начнут свою самостоятельную жизнь, строя незнакомым прохожим рожицы из своих телодвижений, которые, возможно, заставят вас задуматься над бренностью своего никчемного существования, и бросят вас в объятия учителя танца живота. Где вы, умоляя его, на коленях будете просить научить вас таким фантасмагорическим движениям, и пусть он клянется и заверяет, что этому причудливому танцу он учит только девушек, вы все равно будете требовать от него посодействовать вам. И лишь только после многочисленных заверений знатоков искусства этого танца, вы отстанете от него, уже ища для себя покоя в обществе йогов, которые, как вам сказали, обладают достаточными знаниями, чтобы обречь вас на покой. Но наши друзья, будучи информированы о подобного рода последствиях, дабы не искушать неподготовленного зрителя, крепко держаться за животы, так и не выпуская их из-под своего контроля.

Но облеченный властью Герман, не видит перед собой никого и ничего такого, над чем можно смеяться. Тем более, шутит не он, или тот же издатель, что весьма существенно при определении твоей реакции на рассказанную шутку, да, к тому же, у него есть основания считать, что этот смех плачет по нему, что не может его не возмущать. Но зацепится ему не за что, да и смеху с его-то неудержимостью, разве можно что-то противопоставить и поэтому Германи-ку ничего другого не остаётся делать, как по скорей перевести разговор в плоскости насущного.

– Не знаю, что вам там опять привиделось, но у меня для вас есть объявление. Значит, в пятницу, в ВВЦ будет проводиться книжная ярмарка. Так вот, издательство для своего представительства выбрала ряд работников для участия в ней (я бы вас не выбрал), но издатель требует присутствия всех работников для участия в панорамной съемке и поэтому… (Герман-ик внимательно посмотрел на них) Так что, найдите себе приличные костюмы и будьте готовы к десяти часам быть там, – заявил Герман-ик и, бросив на них презрительный взгляд, покинул помещение. Ведь рабочий день подходил к концу, и надо было уже собираться домой.

Но нормированию дня подвержены только натуры посредственные, занятые в основном физическим трудом. Для творчески же настроенных людей, или же для работников умственного труда, день не поддается упорядочиванию, и даже сон не является для них отдыхом от блуждающей мысли, которая, если захочет, и там вас достанет. Они бы и рады отдохнуть, но это самая неспокойная мысль все тревожит их, не давая успокоиться. И приходится им все чаще прибегать к стимулирующим средствам, дабы хоть на время нейтрализовать свою мысль, тем самым приводя свои души в смятенье. Конечно, это дает только временный эффект и, пожалуй, после этого временного отдыха, ваша мысль вновь вас побеспокоит, но уже с двойным напором, напоминая вам обо всех тех ваших бессмысленных поступках, на которые вы оказались способны в таком очень отстраненном от осмысленности состоянии.

Но что ж поделать, раз природа распорядилась в жизни так, что кому-то все-таки надо внимать, а кто-то должен быть внимаемым. Так и приходится мысли внимать своему носителю, работнику умственного труда, которому приходится быть внимаемым. Ну, а если он забудется, то на помощь мысли придет работник физического труда, и проконтролирует процесс принятия решений или внимаемость уже работника умственного труда. Вот такая она, мысль, со своим материалистическим видом на жизнь. И попробуй оспорить ее, мигом потом не уснешь.

Так что, Алекс с Грегом, переглянулись безмолвно, сказав друг другу: «ну-ну», и принялись приводить в порядок свои рабочие столы.

– Слушай, я тут что подумал, – сказал Алекс, складывая в сумку какие-то бумаги.

– Ну? – последовал ответ Грега.

– Я думаю, что на каждый административный рычаг воздействия всегда найдется свое творческое оружие возмездия. В связи с чем, предлагаю взять нам шефство над Гармаником и провести его по страницам нашей повести, дав ему соответствующую оценку. После которой, можно там же и привести приговор к исполнению. Как ты к этому относишься? – спросил Алекс у Грега.

– Ну, и кем же ты его видишь? – присев на стул, спросил Грег.

– Ну, пока действующих героев у нас не так уж много, но я уже вижу среди них перспективных для этого персонажей. Так, у нас еще не задействованы водитель автобуса, насчёт которого, я имею как причины, сопутствующие моему предложению, так и наоборот, не отвечающие ему. Также, есть вторая половина кондуктора, которая наиболее подходяще встраивается в картину развития нашего сюжета, – размышляя, озвучил свои мысли Алекс.

– Тут и находится ответ на вопрос, почему кажется Олег, слышит незнакомый нежный голос за своей спиной. Паспорт, это своего рода ларец, открыв который, ты выпускаешь из него, спрятанное в нем под семью государственными печатями твое настоящее я. Правда при этом, открыть его всё же может не всякий. Для этого, ты должен обладать невинностью и чистотой помыслов. А так как кажется Олег, в данный момент, представляет из себя табулу расу, то он, в принципе, и обладает этими качествами.

И как только он раскрыл ларец, личина кондуктора спала, оголив спрятанную под ней, естественно, прекрасную девушку, которая совершенно не мечтала стать кондуктором, а жила грезами о большой любви. Но она, попав в руки Кощея, облачившегося в прекрасного принца и соблазнившего её мечтами о прекрасном будущем, была заключена в самые страшные из известнейших миру, кандалы быта, которые не знают пощады, и превращают всех прекраснейших созданий, появившихся на этот свет, в стервозных и жирных жаб.

А ведь она бы еще могла справиться с этими кандалами, но волшебную силу им придает незримый взгляд Кощея, который уже не видит в ней то, самое любимое создание, так легко порхающее с цветка на цветок. Да, он убил в ней все чувства, свозив её на планету Мерканта, и превратив в жирную бабу-ягу, сам же при этом всё чахнет, сидя у окна, вдыхая едкий дым табака. И так изо дня в день, он не видя в ней женщину, своим ненавидящим взглядом убивает её, а она, превратившись в бабу-ягу, всё пилит и пилит его, уже забыв про свое девичье обличье.