Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге
Шрифт:
— Надеюсь, — провозгласил он, — ребята в мастерских выдумают что-нибудь и мы сумеем повернуть этот циферблат.
— А если и нет, — сказала Мэри, — сделаем это вручную. Вам никогда не приходило в голову, что человеческая рука намного более совершенный инструмент, чем любой другой?
— Беда в том, — добавил Леонард, — что, как бы ни был хорош ваш инструмент, работать с ним все равно неудобно: мало того, что стоишь бог знает где, так еще и под совершенно невероятным углом.
— Вручную это делать нельзя! — запротестовал Старик
— На мелкие предметы, — невозмутимо парировала Мэри, — на книги, теннисные мячи и ботинки. Там нет ни одной живой твари. И ни разу не было ничего размером с человека.
— Тем не менее я как-то не горю желанием это проверять, — сказал Леонард.
5
И все-таки мы попробовали — у нас просто не было другого выхода.
Выходившие из мастерских инструменты не приносили толку, а бросить машину времени в березовой роще мы просто не могли. Она по-прежнему работала: за время наших наблюдений появились и вновь исчезли разбитые наручные часы, потрепанный блокнот и старая фетровая шляпа. А еще на прудике, никогда не знавшем ни единого суденышка, ненадолго появилась лодка.
— Я всю прошлую ночь провел над этим трудом по математике, — сообщил Леонард, — в надежде отыскать что-нибудь полезное для нас, но так ничего и не нашел. Разумеется, там есть кое-какие новые и любопытные идеи, но к времени они не имеют ровным счетом никакого отношения.
— Можно выстроить вокруг нее прочный забор, — предложил Старик Пратер, — и оставить все как есть, пока не решим, что делать.
— Чушь, — отрезала Мэри. — Господи помилуй, зачем нам забор? Только и делов, что пойти туда и…
— Нет, — ответил Леонард. — Нет, так нельзя. Мы не знаем…
— Мы знаем, — парировала она, — что он может перемещать мелкие объекты, но ничего увесистого ни разу не появилось. И все предметы были неодушевленными. Ни кролика, ни белки. Даже мышки — и той не было.
— А может, мыши там не водятся, — оживился Старик Пратер.
— Чепуха! Мыши есть везде.
— А пагода?! — возразил Леонард. — Во-первых, она не так уж близко от машины, а во-вторых, весьма массивна.
— Зато неживая! — стояла на своем Мэри.
— Помнится, вы упоминали какие-то миражи, — повернулся я к Старику Пратеру, — в которых были здания и люди?
— Да, — ответил тот, — но они выглядели призрачными.
— Боже мой, если б я был уверен, что Мэри права! Может, машина действительно не оказывает влияния на живых существ?
— Знаешь ли, это чудовищный риск, — возразил Леонард.
— Да что с тобой? — спросила Мэри. — Никак не пойму, что с тобой творится. А, кажется, поняла. Ты никогда не рискуешь, не так ли?
— Никогда. Это лишено всякого смысла. Щенячья возня.
— Вот то-то и оно. У тебя компьютер вместо мозгов. Куча махоньких математических уравнений, заменяющих тебе жизнь. Ты не такой, как мы. Я вот рискую, и Чарли тоже рис…
— Ладно, — вмешался я, — хватит спорить, я сам все сделаю. Вы говорите, что пальцы лучше всех инструментов, — значит, так и сделаем. Скажите только, в какую сторону вертеть.
— Нет, это должна сделать я, — схватила меня за руку Мэри. — Ведь это я все затеяла, мне и расхлебывать.
— А почему бы вам обоим, — по-хамски, нагло выговорил Леонард, — не вытянуть по соломинке, чтобы решить, кто пойдет?
— А вот это славная идея, — одарила его улыбкой Мэри, — но только не обоим, а всем троим.
Старик Пратер все пытался что-нибудь чирикнуть, и теперь наконец его прорвало:
— Это будет пределом глупости! Скажете тоже, соломинки! Ни за что. Не позволю. Но раз уж вы собираетесь тянуть соломинки, то их должно быть четыре.
— Не пойдет, — отрезал я. — Если мы втроем застрянем во времени и быстро умчимся в неведомые края, то кто-то должен будет все объяснить, а вы прекрасно подходите на эту роль. Вы все прекрасно объясняете. За многие годы вы хорошо напрактиковались.
Разумеется, это было чистой воды безумие. Если б мы потратили на обсуждение хоть тридцать секунд, то наверняка бросили бы это дело, но рассуждать мы не стали. Во-первых, все это застало нас врасплох, а во-вторых, каждый вложил в этот проект что-то от себя лично — и отступать было поздно. Конечно, Леонард мог бы отказаться, но ему мешала гордыня; если б он сказал: «Нет, я не участвую», — на том бы все и кончилось, но это было бы равнозначно признанию в трусости, а уж такого он себе позволить не мог.
Правда, обошлось без соломинок: мы положили в шляпу Старика Пратера три листочка бумаги, помеченные цифрами 1, 2 и 3.
Единица досталась Мэри, двойка — Леонарду, так что я оказался третьим.
— Ну, вот и порядок, — сказала Мэри. — Я попробую первая. Если учесть, что это моя инициатива, то все справедливо.
— К чертям справедливость! — возразил я. — Скажите мне только, в какую сторону крутить — если вообще этот диск крутится.
— Чарльз, — чопорно произнесла Мэри, — ты всегда был шовинистом, но ты прекрасно знаешь, что я от своих прав не отступлюсь.
— Господи ты боже мой! — воскликнул Леонард. — Да пусть себе идет первой! Она же все знает наперед.
— Я по-прежнему против, — раздраженно заявил Старик Пратер, — но, вопреки мне, вы провели жеребьевку. Я умываю руки. Я здесь ни при чем.
— Браво, — одобрил я.
— Я поверну по часовой стрелке, — решила Мэри. — В конце концов, именно так…
— Откуда такая уверенность? — перебил Леонард. — Только потому, что у людей принято…
Но тут — я даже не успел ее задержать — Мэри стрелой рванула в березовую рощицу и склонилась над диском управления. Я зачарованно следил за каждым ее движением, а она охватила диск пальцами и повернула. Я отчетливо увидел, как он провернулся.