Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи
Шрифт:
А вот мы взлетели в воздух. Как две ракеты. Вертикально вверх. (Для тех, кто не верит, прилагаю фотографию.) Вы – глаза в потолок (в небо? в небо-потолок?), не то улыбка, не то оскал (не то улыбка-оскал). Ладони домиком. Под ладонями – свет. Не Пригов, а олеографическая картинка. Что-то увидели? Золотой трон в небесах? Как у Юнга в детском сне. Или что-то еще? Что «не может изъяснить язык». Смотришь на Вас: человека нет. Отсутствует. Вы замечали, что фотографии меняются? В коробках и в альбомах. Но особенно на надгробиях. Лица-оболочки. Внутри пусто. Чем выше, дальше бабочка, тем тоньше, прозрачней пустой покинутый кокон. Бывает и как папиросная бумага.
Кстати, Вы снитесь мне. Хотите напомню?
В холодной темной зимней Москве брожу по Винзаводу в сопровождении куратора. Присматриваю помещение для будущей выставки. Куратор указывает мне на дверь: «Взгляните на наше новое выставочное пространство». Открываю: яркий солнечный день. Ультрамариновое небо. Поляна высоко в горах. Трава, цветы, жучки, бабочки. Пропасть-щель. Внизу облака. Напротив (кажется, рукой подать) вершина. Медвежата катаются на снежном склоне. Поляна окружена изгородью. Далее – terra incognita. Слышу звон колокольчиков. Через изгородь перелезает фигурка. Это Вы, достоуважаемый Дмитрий Александрович. Одежда в скульптурную складку металлического цвета. Черты лица, как на картинах Де Кирико, отсутствуют. Фигурка, сопровождаемая звоном колокольчиков, обходит поляну, выходит за ограду и исчезает. «Он так теперь и бродит. Ни с кем не заговаривает. Лишь колокольчики звенят», – рассказывает куратор.
Воспоминание, достопамятный Дмитрий Александрович, бесконечно – фрагмент без начала и конца еще одной, «иной» реальности. Как сновидение, безумие или искусство. Бог даст, продолжим в другой раз. Вот только где?
Пока один из нас еще жив, прошлое не умерло. Лишь дремлет. Разбуженное воспоминаниями, оно, как ветер занавеску, шевелит настоящее и еще не случившееся будущее. И врата по имени «Мгновение» скрипят.
Но вернемся в 90-е. Помню, Вы зашли перед первой операцией. И сказали, что не боитесь смерти. Видимо…
А умереть ведь страшно лишь в первый раз.
Мне часто видится: Нью-Йорк. Ночь. Вы сидите за столом у меня в гостиной, склонившись низко над листом бумаги, и рисуете, рисуете, рисуете…