Всё пришедшее после
Шрифт:
– Костя, почему так долго на Руси было татаро-монгольское иго?
– Вообще-то, я не специалист по русскому средневековью. Но, знаешь, есть такой историк, Гумилев, так вот, если ему следовать, получается, что теория о монголо-татарском иге не имеет под собой никаких фактических оснований.
– Как это?
– Суди сам, религия и культура расцвели. Появилось множество монастырей, в них созданы иконописные шедевры. Даже язык стал классическим. Такое впечатление, что монголы не завоевывали Древнюю Русь, что Великая Русь и Монголия – это просто название одного и того же государства.
– А
– А Ла-Рошель кто осаждал? – вопросом на вопрос ответил Костя. – Кочевники с востока? Верховный правитель оружием смиряет непокорных вассалов. Обычное дело.
– Значит, татаро-монгольское иго – это миф.
– Не буду этого исключать. Но если это так, он создан не народом, а историками.
– Не понял. Зачем?
– Мало ли зачем? Например, чтобы оправдать династические претензии. В Европе власть Меровингов была узурпирована Каролингами, в России Рюриковичей тоже сменили Романовы. При них и писалась история.
– Н-да, неточная у тебя наука. Физика поточнее будет.
– Любую науку люди делают.
– Золотые слова. В геометрии, например, долгое время господствовал Евклид, а потом появились геометрии Лобачевского и Римана. Одна пространство свернула, а другая, наоборот, развернула. Это – математика, не что-нибудь. Физика занята построением моделей, поэтому и люфта в ней больше. Мне рассказывали, как у нас на теорсеминаре Раман кричал Ландау, чтобы тот отправлялся учиться в школу, потому что Ландау никак не хотел понимать, что такое мода. Не мода в одежде, а тип собственных колебаний. Сам Ландау на выступлении Дирака сидел и тихонько повторял: «Дирак – дурак, Дирак – дурак».
– А Дирак?
– А Дирак взял да и ответил ему по-русски: «Сам дурак!» Знаешь, Костя, я даже думаю, что в физике тоже есть своя мифология.
– Мифы?
– Да.
– Наверное, в любой науке, как и в жизни, есть свои мифы, – дипломатично согласился Костя.
– Понимаешь, Костя, мне кажется… – Артур остановился, – я считаю…
– Ну, что? Что?
– Атомного оружия еще не сделали, – сказал Артур, понизив голос.
Костя криво усмехнулся и опустил глаза.
– Тогда что же взрывают?
– Взрывают атомные реакторы. Ведь взрывы быстренько договорились производить под землей. Я посчитал, – заторопился Артур, – та модель атомной бомбы, о которой все говорят, не должна действовать.
– Постой, ты кому-нибудь говорил об этом?
– Обсуждал с ребятами, с преподавателями.
– Не надо этого делать, Артур. Здесь вопрос не научный, а политический.
– Я понимаю. Костя, ты считаешь меня сумасшедшим?
– Нет, не считаю.
– Послушай, послушай, тогда с политической или с исторической позиции можно допустить, что мы имеем дело с мифом?
Костя наклонил голову.
– Допустить можно. Хотя американцы не остановились перед применением бомб в Японии.
– Тогда как же? Откуда эти бомбы? Объясни.
Костю вопрос не смутил:
– Дело не в объяснениях. Объяснить можно все. Гипотетически немцам удалось что-то сделать, только на других принципах. Отдельные образцы, готовые или почти готовые, попали к союзникам. Их попробовали, получилось.
– От этих образцов сейчас что-нибудь осталось?
– Если
– В общем, еще лет тридцать ядерной войны не будет.
Костя пожал плечами:
– Я не сильно удивлюсь, если окажется, что ты прав. Истина рождается как ересь! Политика – дело лукавое. Впрочем, для того, чтобы уничтожить противника под песни об атомной войне, его можно отравить, обмануть, купить. Наконец, задушить в объятьях.
– Лучше подсыпать слабительного.
– Вот именно! Если ешь постоянно пустую кашу, не найдешь сил отказаться от заморских разносолов.
Костя потянулся. Ветер шумел в вершинах сосен. Солнце справа опускалось к железнодорожным путям, идущим из Москвы на восток.
– Интересно, как там наш Буагильбер? – спросил он.
– Виталик? Они уже заявление подали. Я буду свидетелем.
– Когда?
– В конце мая.
Действительно, на конец мая у Виталика с Лией была намечена свадьба. Они к ней не готовились. Свободные дни проводили на пляже на станции Маленковская.
Огороженная территория городского пляжа примыкала к парку Сокольники. Заплатив десять копеек, можно было пройти на территорию, в центре которой был устроен пруд. На травке и на песочке стояли деревянные лежаки. Ложись и загорай.
Лие удалось купить у знакомой кремовое кримпленовое платье, а Виталик выбрал из вещей Вадима голубую китайскую хлопковую сорочку, которая по объему пришлась ему впору. Кроме того, он купил себе новый галстук за восемьдесят копеек.
Приехала Лиина мать – строгая женщина с черными волосами, немного отливающими хной, не знающая усталости, с ловкими и точными движениями. Она остановилась у Зизи.
Свидетелями были Артур и подруга Лии по институту, та самая, с кем Лия на пару снимала комнату на Кропоткинской. Подругу звали Тамарой, она тоже в этом году заканчивала пединститут, невысокая, светлоглазая, со стрижкой «Гаврош», в белых туфельках на аккуратных ножках, в полотняном костюме, на котором даже на свадьбе красовался комсомольский значок с золотой веточкой, что указывало на принадлежность его обладательницы к высшему комсомольскому кругу. Она умело и, можно сказать, профессионально распоряжалась гостями до тех пор, пока все не захмелели. Тогда она позволила себе немного расслабиться, внимательнее присмотреться к окружающим.
Вначале Артуру Тамара не понравилась. Наверное, потому, что, едва взглянув на него, только холодно кивнула. Артур понял, что ей неинтересен, и тут же отказал ей в привлекательности.
Артур был не прав, но пусть молодость послужит ему оправданием. Лия подробно рассказала Тамаре об Артуре, его внешности, в которой были смешаны испанские и русские мотивы, его увлечении наукой, в которой, судя по всему, он делал успехи, и его перспективах, которые были связаны с аспирантурой. Тамара, мельком бросив взгляд на Артура, убедилась, что Лия, по крайней мере о внешности, говорила правду, и нашла его привлекательным.