Все пули мимо
Шрифт:
Наконец «бывший» не выдерживает.
— Что же вы так, понимаешь, не по-людски со мной поступаете, — басит, позы не меняя. — Можно было передачу власти торжественно оформить. Для того и реформы демократические делали, чтобы цивилизованной страной выглядеть.
А это у нас традиция такая, только в Расее практикуемая, — каждого «предыдущего» очередной «последующий» пинком в зад выпроваживает. Себя вспомни, как ты в своё время поступил, думаю я, но вслух ничего не говорю. Пусть Сашок выкручивается, раз сам вызвался разговор вести.
И Сашок выкручивается, и с блеском. Спокойно так, с выражением бесстрастия полного на морде лица, говорит:
— Согласно международному праву в данном случае ни о какой торжественной передаче власти речи идти не может. Поскольку де-юре вы перестали быть президентом ещё два месяца назад, то де-факто автоматически прекращается с того момента, когда новый президент входит в этот кабинет.
Молчит «бывший», брови набасурманил, думает. Небось, как я, пытается врубиться, что это за «де-юра» и «де-факта» такие, которые власть у него из-под носа слямзили и «спасибо» не сказали.
— У вас будут какие-то пожелания перед уходом, — ровным голосом спрашивает Сашок, — просьбы?
Набычился «бывший», губами жуёт, с Сашка на меня, туда-сюда, взглядом прыгает.
— Да, — наконец с натугой изрекает. — Урегулировать некоторые вопросы надо.
— Какие?
— Пенсию, жильё, охрану…
Ни одна мышца на лице Сашка не дрогнула, а я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться и морду респектабельную сохранить. Надо же, о чём думает! А как перед толпой распинался — никакой корысти для себя, всё во благо России!
— А конкретнее можно?
— Пенсию попрошу назначить мне в размере президентского оклада, — оживает «бывший», свои интересы отстаивая. — Нынешнюю жилплощадь за мной закрепить. Ну и охрану в сорок человек для меня и моей семьи предоставить.
— Всё?
— Я человек нетребовательный, — хорохорится.
— Про дачу забыли, — напоминает индифферентно Сашок.
Тут глазки «бывшего» масляниться начинают, и на морде как бы удовлетворение некоторое проступает.
— Если, понимаешь, посчитаете возможным, не откажусь, — хитрит, реноме радетеля россиян соблюдая.
— Раз такое дело, поступим следующим образом, — скучным, бесцветным голосом начинает Сашок. — Поскольку из ваших еженедельных телеобращений к россиянам следует, что все ваши реформы и указы были направлены исключительно на благо всего народа, то и вам пенсия будет назначена на основе ваших указов на общем основании в размере среднестатистической. Государственный особняк, в свете тех же указов, придётся сдать — взамен получите квартиру в соответствии с общепринятыми нормами. Дачу предоставим обязательно — шесть соток в каком-нибудь садоводческом товариществе. Ну а охрана… Зачем она вам? От кого? Вы ведь так старались всем россиянам лучшую жизнь обеспечить, что вас, по идее, должны на руках носить. А вы — охрана… Ну а если, не дай бог, в садовом товариществе какая-нибудь ссора на бытовой почве случится, скажем, сосед вдруг ни с того ни с сего вас по голове тяпкой приголубит, то мы задействуем все наши силы: и милицию, и следственные органы подключим и обидчика вашего по всей строгости закона накажем.
Каменеет на некоторое время «бывший», но держится. И вдруг нечто вроде улыбки язвительной в наш адрес на лице у него проявляется. Будто мы чего-то такого не знаем, от чего ему по фиг и пенсия, и квартира, и охрана, и дача в придачу.
Я-то действительно не знаю, но Сашок — мужик дока — сразу просекает ход мыслей «бывшего».
— Да, забыл предупредить, — говорит. — Все ваши и вашей семьи банковские счета, как в России, так и за рубежом, временно арестованы.
В самую точку Сашок попадает. Дёргается лицо «бывшего», губа копылится, голос срывается на тон повышенный, заносчивый, всему миру известный:
— Все мои деньги, понимаешь, честно заработаны!
— Вполне возможно, — с неожиданной покладистостью соглашается Сашок, но тут же врезает по полной программе: — Как и денежные вклады каждого россиянина-пенсионера, превратившиеся в пыль в результате ваших реформ. Тем не менее, арест с ваших счетов — если проверка покажет, что они действительно честно заработаны, — будет снят. Но не ранее чем мы возместим нанесённый вашими реформами ущерб всем пенсионерам.
Скрипит зубами «бывший», желваками на морде усиленно двигает, молниями из глаз мечет, но по-прежнему за рамки приличий «протокола» не выходит. Тот ещё кремень.
— Ну а вы почему молчите? — вдруг ко мне обращается. — Что за вас, понимаешь, секретарь распинается? Неужто новый президент старого никаким словом не уважит?
— Почему же, уважу, — говорю степенно, слова растягивая, стараясь в тон Сашку попасть. — Пшёл вон.
64
В тот же день я первый свой указ подписал — об учреждении при президенте России должности государственного секретаря и назначении на эту должность Александра Николаевича Широкова. Тут, правда, казус небольшой приключился.
— А это кто такой? — уже ручку над указом занеся, спрашиваю недоумённо и натыкаюсь на взгляд Сашка насмешливый.
Вот, блин, да это же он! — краснею до кончиков ушей. Впервые, может, его отчество с фамилией узнал, хотя, небось, фамилия Широкова как доверенного лица кандидата на всех документах в двух избирательных кампаниях фигурировала. Но я-то этих бумаг не читал, не глядя подмахивал… Впрочем, стоп! Был ведь случай с Пупсиком, когда Сашок на пацана за знание его настоящего отчества взъелся — вроде оно тогда другим было…
Быстренько с Пупсиком «связываюсь», и действительно — липа всё это. Протягиваю указ подписанный Сашку и вопрошаю с полной бесстрастностью на морде:
— А почему не Александр Веньяминович Гольцов?
Думал, прищучу Сашка по счёту «раз». Ни фига подобного. Знает он мои возможности, так просто его с панталыку не собьёшь.
— А почему, например, Сталин, а не Джугашвили? — пожимает плечами.
— Причём здесь какой-то Дж… Джушвили? — брови задираю. Вечно он какие-то аналогии заумные приводит.