Всё равно тебе водить
Шрифт:
— Я тебя умоляю! Что за публика! Одно расстройство. Сплошная бестолковщина.
Его прервала трель сотового телефона. У него в кармане. Он извлек его из пиджака.
— Я слушаю. А, привет, я в университете. Что-что? Полный набор для подводного плавания прямо из Швейцарии? Великолепно. В этот раз махнем на праздники в Таиланд.
Он убрал телефон и улыбнулся мне.
— Ладно, извини, мне надо идти. Меня ждут на Холмах.
Он не попрощался и не протянул мне руки. Просто повернулся и исчез в стаде Ральф Лорен, из которого вышел.
Как-то
Кажется, эта. У меня была дурацкая манера никогда не записывать номера домов, куда я должен был доставлять книги. А эта публика ужасно не любила писать собственные имена на дверной табличке.
Я вылез из машины и позвонил в дверь. Телекамера, вмонтированная над домофоном, внимательно за мной следила. Я знал, что в такие моменты лицо у меня перекошено, как в "Заводном апельсине".
— Я вас слушаю? — произнес нерешительный голос филиппинской горничной.
— Я из книжного магазина «Либерти». У меня книги, заказанные синьорой.
Калитка автоматически открылась. В глубине засаженной деревьями аллеи показалась огромная вилла. Я переступил частную собственность. С полным собранием репродукций Роберта Мэпплторпа(18) в руках.
Прислуга появилась на пороге дома.
— Проходите пожалуйста.
Ко мне вприпрыжку подбежал огромный доберман. Мы проделали путь до дома вместе.
Всю дорогу он обнюхивал мне яйца. Я надеялся, что пахли они не слишком заманчиво. Пожалуй, на этот раз хоть какая-то польза оттого, что я обливаюсь потом в автомобильных пробках.
— Располагайтесь, — сказала мне служанка, когда я целым и невредимым добрался до двери. На ней было что-то вроде голубой униформы, с белым воротничком и передником. Наверняка, одна из тех, кто, получив диплом инженера-атомщика, в конце концов начинают мыть полы в США или в Италии.
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице. Дом был убран со вкусом. Прошли через лабиринт комнат и коридоров. Здесь было всё, что богачи обычно держат в подобных местах. Гобелены, старинная мебель, объекты современного искусства, ковры. Качественные вещи. Всякий раз, как вылезаешь из своей двухкомнатной (плюс удобства) дыры, убеждаешься, что не все в этом мире жрут одно и то же дерьмо. Я узнал некоторые скульптуры, сделанные приятелем синьорины Альберты. "Искусство для бедных" — так, кажется, поначалу это называлось. Теперь оно прошло испытание «Капиталом» и стало синонимом утонченности, светскости, культуры.
Синьора была в своей студии. Рисовала.
— Добрый вечер, — сказала она. — Еще два движения кистью, и я в вашем распоряжении.
— Пожалуйста.
Шатенка, в стиле Келли Ле Брок(19), но за тридцать, с подправленным носом, а может, уже и с подтяжками.
— Я так мечтала об этих книгах, — вздохнула она. — Положите их здесь где-нибудь, если найдете место.
По правде говоря, отыскать свободную поверхность, куда бы можно было притулить сумки, оказалось не просто. Везде лежали краски, мольберты, кисти, тряпки, картины. Картины были повсюду: на полу, на стульях, на столах, на стенах. И все — портреты собак. Собаки бегали, прыгали, играли, ели. Еще одна сошла с ума от фотографий Адвоката(20) с его лайками, подумал я.
Она улыбнулась мне.
— Ну, что вы скажите о моих картинах?
— Лично я предпочитаю кошек.
— А я просто без ума от собак.
— Это я заметил.
— А вы знаете, я рисую только моих собственных собак.
— Серьёзно?
— К сожалению, я не могу держать их всех в городе. Нельзя заставлять животных жить в стесненных жилищных условиях, вы не находите?
— Ну конечно.
Я был уверен, что филиппинская горничная была бы того же мнения.
— К сожалению, некоторых мне пришлось продать или подарить.
— Вот как?
— Вы себе представить не можете, как они ревнуют друг друга к своему хозяину.
Хуже людей. Но в целом, конечно, собаки гораздо лучше, чем люди.
Она прекратила рисовать, и я протянул счет.
— Я так говорю, потому что знаю. Собаки гораздо лучше, чем люди. Гораздо лучше.
Она подписала счет и возвратила его мне. Я собрался было уходить, но она меня остановила.
— Постойте, я вспомнила: мне надо вернуть вам кое-какие книги. Подождите минутку, сейчас я схожу их принесу.
— Хорошо, — сказал я, пожимая плечами.
Она исчезла. Я прошелся вдоль окна, выходящего в парк. Весьма стесненные жилищные условия. Между деревьями виднелись бассейн и два теннисных корта.
Ладно. Это тоже сделано. Теперь надо только завезти машину и оставшиеся книги в магазин. На стоящую перед окном картину, которую рисовала синьора, была наброшена тряпка. Разумеется, там не могло быть ничего, кроме собаки. Я приподнял тряпку. На холсте был изображен огромный черный доберман. Тот самый, что сопровождал меня вдоль дорожки, когда я входил. Он стоял возле женщины с длинными каштановыми волосами, как у Келли Ле Брок, и собирался срать.
Из-за учебы я даже перестал писать. К тому же я не мог связаться с Тонделли и не знал, как там обстоит дело с моими рассказами. Так или иначе, я подготовился к экзамену. Я ответил на все вопросы, но забыл, что причиной смерти Сократа стала цикута.
— Ну, что мы можем ему поставить, — обратился профессор к ассистенту, — восемнадцать(21)?
— А вы посещали лекции? — спросил меня тот.
— Конечно.
Я выделывал сальто-мортале, чтобы успевать на лекции, пока в магазине был обеденный перерыв.