Всё самое плохое о моей сестре
Шрифт:
Я улыбнулась ему с надеждой, но он в ответ нахмурился:
– Я сказал, что в этом нет ничего смешного. Ты могла серьезно поранить этих девочек.
– Пап, это были всего лишь яйца.
– Яйца могли попасть им в глаза, или кусочек скорлупы мог их порезать. Неизвестно, какое ранение ты могла нанести. Это ужасно, отвратительно. Мама говорит, что эти девочки были страшно расстроены. Бог знает, что скажут их родители. Ты что, не понимашь, в какое затруднительное положение поставила свою маму – ведь она школьный секретарь! И мама Элайши как раз заказала новое платье. – Папа помолчал. – Ты не собираешься извиниться?
– Извини, я сожалею, – промямлила я, потому что очень-очень-очень сожалела, что папа так рассердился.
– Так-то лучше, – сказал он.
– А теперь можно мне спуститься вниз?
– Нет, пока нельзя. Тебе нужно спокойно все обдумать и собраться с мыслями, чтобы никогда больше не делать таких глупостей.
И я обдумывала все до тех пор, пока ужасно не заурчал мой живот и до меня не стали доноситься замечательные запахи ужина. Я почти не сомневалась, что это были макароны с сыром, одно из моих самых любимых блюд. Мама и папа должны позвать меня вниз, когда накроют на стол. Я слышала все, что мама делала на кухне. До меня доносилось хлопанье дверцы духовки, звон посуды, шипение воды из крана, когда она наполняла стаканы.
– Ой, да! – бормотала я, потирая живот.
– Ой, нет! – завыла я, когда поняла, что все трое внизу сели есть макароны. Без меня!
Мама и папа оставили меня наверху голодать. Я уткнулась лицом в подушку и начала горько рыдать – так сильно, что даже не услышала, как вошла мама… с подносом, на котором был мой ужин!
– Похоже, ты начинаешь понимать, какой ты была гадкой, – сказала мама. – Мартина, сядь ровно. О, дорогая, у тебя есть носовой платок? Давай высморкаемся. Ладно, успокойся и поужинай.
Наконец-то я получила свою тарелку макарон с сыром. К сожалению, пока я ела, мама стояла и читала мне нотации, не давая в полной мере насладиться драгоценной едой.
– Когда закончишь, молодая леди, напишешь три письма. Одно Кэйти, одно Ингрид и одно Элайше. Ты должна извиниться перед каждой девочкой.
– Ой, мам! Спорю, они не извинятся за то, что дразнили меня.
– Это не важно, – сказала мама. – И, в любом случае, не похоже, чтобы у них был злой умысел против тебя. Они называли тебя Синюхой, так? Ну, это довольно глупое прозвище, но оно, в сущности, совсем не противное, верно? И почему Синюха? Потому что ты жужжишь?
– Нет! Это потому, что я надела то синее платье на вечеринку Элайши, – сказала я жалобно.
– Ох! Что ж, это глупо, ведь ты выглядела в этом синем платье восхитительно – это все говорили. А они придумали прозвище Элайше из-за ее платья?
– Нет, потому что она к ним подлизывается. Я им не нравлюсь. Они говорят, что я странная.
Я вполне утешилась, потому что макароны были экстрапрекрасные, с приличными кусочками сыра, – но неожиданно у мамы стал такой вид, будто она снова собирается расплакаться.
– Они действительно говорили, что ты странная? – спросила она.
– Ну да. Но мне все равно, – я пожала плечами.
– А мне не все равно, – сказала мама. – Ох, Мартина, почему ты не постараешься как-то приспособиться ко всем остальным? Ты смышленая девочка. Если бы ты играла наравне с другими ребятами и прекратила свои глупые выдуманные игры, то тебе стало бы легче и у тебя появились бы друзья.
– У меня есть друзья, – сказала я. – Джейдин моя лучшая подруга.
– Да, она кажется очень славной девочкой, но больше никаких друзей у тебя нет, ведь так?
– А вот и есть. У меня появился новый друг, который хочет играть со мной завтра во время ланча.
– Правда? – удивилась мама. – Кто это?
– Микки Уэст.
– Но это же мальчик, – мама сказала это так, как будто мальчики не считаются.
– Я нравлюсь многим мальчикам, – кивнула я.
– Что ж, Мартина, это хорошо, но ты девочка. И лучше, чтобы ты не была таким ужасным сорванцом. Слушай, ты действительно хочешь пойти в класс танцев мисс Сьюзанн? Может, там у тебя появятся какие-то новые друзья.
– Я передумала, мам. У меня все прекрасно. Я не хочу дружить с такими девочками, как Кэйти, Ингрид и Элайша. Мне нравится быть странной.
– Ох, Мартина, – тяжело вздохнула мама. – Ну почему ты такая упрямая?
– Ты хочешь, чтобы я была больше похожа на Мелиссу, ведь так? – спросила я.
– Не-е-ет, не совсем так, – сказала мама не очень уверенно. – Ты – это ты: славная, разносторонняя девочка. По-моему, замечательно, что у тебя такое хорошее воображение и ты так артистична, но я хочу, чтобы ты использовала свой дар более плодотворно. Ты должна делать какие-то действительно красивые картины и рисунки, но ты тратишь свое время на эти глупые комиксы.
– Могучая Марта – это не глупо!
Мама взяла мой альбом и нахмурилась, увидев тонкую-как-булавка Могучую Марту, бросающую яйца.
– Эти каракули – просто трата карандашей и бумаги, – сказала она. – Ты даже не рисуешь ее правильно. И что, ты полагаешь, она делает?
Я предусмотрительно хранила молчание.
– Она же не… кидает яйца, а? – с надеждой спросила мама. У нее снова порозовело лицо.
– Нет-нет, она… она в Солнечной Стране, и это все маленькие солнечные лучи, – ответила я.
Мама вытаращила глаза – и я не могу сказать, что осуждаю ее.
Она принесла блокнот и конверты и потом стояла надо мной, пока я писала письма с извинениями.
– Можно, по крайней мере, использовать компьютер и распечатать письмо три раза? – спросила я.
– Нет, ты должна сделать это вежливо, по-старомодному. Я хочу, чтобы родители этих девочек увидели, что ты искренне извиняешься, хотя и совершила такой ужасный поступок, – сказала мама.
Так что я должна была писать три ужасных письма – прямо на моем подносе с ужином. Даже четыре, потому что маме не понравилось мое первое письмо от руки.