Всё созданное Землёй
Шрифт:
Чем они занимались, где жили, как выглядели - я не знал. Я установил лишь то, что она жила в отеле, но, к сожалению, она никогда не писала своего адреса. Я пытался нарисовать ее в своем воображении, представить себе, какой у нее голос, дотронуться до нее, одетой в платье, которое "так же хорошо утром, как и вечером".
В конце концов я погрузился в сон, а письма, прошелестев, мягко опустились на мою грудь.
Тот день описывать легко, потому что я радовался тому, что когда-нибудь разыщу Джастин. (Что значили по сравнению с ней те женщины, которых я знал, когда был ландсменом? Все они были, словно обглоданные кусты, от которых стараешься убежать,
Но до сих пор я помнил то, что чувствовал, читая письма Джастин, до сих пор слышал шелест страниц на моей груди.
После сна голова стала легче. Возможно, из-за женщины по имени Джастин. Я был в море уже почти девятнадцать месяцев, и печальный способ доставки корреспонденции произвел на меня сильное впечатление. Когда я поднялся на мостик, чтобы проверить автокапитана, над морем вставало солнце. Приближалось тепло дня.
Наша скорость снизилась. Море было неспокойно, к тому же на горизонте виднелись рифы. Самая дальняя их кайма скрывала мрачное северо-западное побережье Африки - место, где Атлантический океан встречался с пустыней Намиба. Я вызвал корму, чтобы узнать, как идет починка автонавигатора. Абдул Демоне ответил почти сразу.
– Боюсь, что не очень успешно, капитан, - сказал он.
Его лицо на экране было озадаченным. Он потер лоб и произнес:
– Дело в том, что перегрелся робот-ремонтник, и я теперь пытаюсь его запустить. Надеюсь, вскоре справлюсь.
– Боже мой, парень, плюнь на работу и берись за навигатор. Он понадобится еще до наступления темноты. Что ты себе думаешь?
– Я проторчал здесь все утро.
– Меня это не волнует. Мне нужен результат. Какой ремонтник не задействован?
– С главной палубы.
– Вот его и возьми. Ты должен был доложить об этом раньше.
– Я вызывал мостик, сэр, но там никого не было.
– Ладно, принимайся за дело, Демоне.
Я выключил экран. В любой момент меня могли вызвать, и я был вынужден торчать на мостике или где-то поблизости. Как постепенно исчезали грузовые корабли, точно так же исчезали и люди с автоматизированных кораблей исчезали, но не все. Последний шаг в автоматизации никогда не будет сделан. Его, конечно, стремятся сделать, но что-то глубинное в человеческом сознании удерживает от такого логичного и естественного завершения. Те обязанности, которые лежали на нашей скудной команде, были ничтожны и могли выполняться гораздо эффективнее кибами и роботами. Наверное, людям просто-напросто становилось жутко при мысли об огромных серых кораблях, бесшумно плывущих в океане и лишь иногда заходящих в порты, о кораблях без человеческой фигуры у штурвала.
Так мы и жили, как паразиты, скорее мешая, чем помогая кораблю. Чувство собственной бесполезности возрастало, когда мы заходили в порты. В старые времена, - я читал об этом, - гавань была оживленным местом. Возможно, и грязным, но человеческим. Современный док - это огромная металлическая пасть. Вы попадаете в нее и проглатываетесь машинами. Машины разгружают, машины выплевывают новые инструкции, машины наблюдают за тем, чтобы вы снова быстренько отправились в путь.
Сейчас работают всего несколько портов. Большие доки быстро заменяют груз. В прежние времена благодаря людской неразберихе и таким институтам, как профсоюзы, можно было надолго застрять в порту, получив заодно береговой отпуск перед новым рейсом. Совсем другое дело теперь. Вся жуткая операция погрузки-разгрузки занимает всего пару часов. А потом вы снова в своей вечной ссылке, часто так и не увидев хотя бы одного человека, прекрасно зная, что страна переполнена людьми. Самое смешное в моей работе - это непрерывное томление одиночеством в мире, где одиночество является ценнейшим товаром.
Силой, сделавшей порты столь эффективными, был голод. Даже в большей степени, нежели автоматика. Очень сложно объяснить, как все страны, даже такие, как Америка и Европейские Штаты, стали настолько худосочными.
Я часто пытался разгадать это, валяясь на койке и беседуя с Сандерпеком. Мы оба были образованными людьми, но я к тому же умел читать и находил интересную информацию в книгах, чего Сандерпек делать не мог. Но я все равно не мог себе представить, что побуждало наших предков столь неразумно расходовать ресурсы. Нам чуждо сознание людей Периода Изобилия от 18 до 21 веков.
Я повторял, бывало, слова Марка Джордила. Был ли он прав, или ошибался, но он был единственным из моих знакомых, кто считал, что ради одной только возможности существовать можно стать другим.
– Мы не знаем, на что был похож мир раньше, - говорил он.
– Но из книг ясно, что население резко увеличилось в двадцатом веке. В голодающих странах, таких как Восток и Средний Восток, наступил острый кризис. Чтобы совладать со сверхпотреблением, они нуждались в четырехкратном увеличении производства пищи. Разумеется, они не могли этого сделать. Сдерживающим фактором была вода.
– Разве для пищи нужна вода?
– Конечно, мой мальчик. Вода и пища. Ты все поймешь, когда увидишь землю. Так вот, чтобы прокормить весь мир, Америка и Австралия-Зеландия начали заниматься перепроизводством и превратили свои земли в общий стол. Земля истощилась, стала вырождаться, а обратить этот процесс почти невозможно. Земля болеет, как и люди. Это трагедия нашего времени. Когда долгосрочные программы стимулирования себя исчерпали, начался Великий Кризис, который сопровождался земельными войнами. Он-то и сделал Африку политическим лидером. История - забавная штука, Ноул. Вот-вот, кажется, она закончится, но всегда приходит следующий импульс.
Примерно так говорил Марк Джордил. Благодаря ему я понял, почему правители подчищают историю, как только могут.
Оставив воспоминания, я почувствовал себя больным и отправился на поиски компании. В комнате отдыха Сандерпек и Ди Скумпсби играли в кибиллиард.
Увидев лицо Ди, я замер. Заметив гримасу отвращения, он нахмурился.
– Это временная сыпь, - сказал он.
– Она не заразна.
Его лицо было сплошь усеяно алыми пятнышками.
– Легкая форма трупной аллергии, - произнес Сандерпек.
– А вообще Ди будет свеж, как утренний дождик.
– Трупная аллергия, - эхом отозвался я.
И тут я оцепенел. Инстинктивно подняв руку, чтобы пощупать свои щеки, я увидел Фигуру, стоявшую позади моих друзей. Только не спрашивайте меня, откуда взялось это чернолицее существо! Оно совершенно спокойно стояло вполоборота в дверном проеме и, скрестив руки на груди, пристально глядело на меня.
– За нами наблюдают, - тихо произнес я.
– Это знамение смерти.
– Тебе показалось, - иронично ответил Сандерпек, бросив взгляд через плечо.
– Это все твое сознание вины за предательство Джесса Странника.