Все способные держать оружие…
Шрифт:
– Маргей, – сказал лысый. – Древесный оцелот. Перу, Бразилия, Гвиана. В России лишь в двух зоопарках. Не приручается… – он приподнял мех на шее. Шею охватывал тонкий темный ошейник. – Очень опасен. Равно как и его хозяин…
На втором столе лежал мертвый мальчик. Голова его – реденькие белесые волосы, оттопыренные уши, приоткрытый изумленно рот – была неестественно свернута набок.
Одет он был в серенький костюмчик: шорты до колен и рубашка-полурукавка из того же материала. Мне показалось, что для мальчика у него слишком большие кисти рук и ступни – босые, с черными подошвами. На руках,
– Нож валялся рядом с ним. Все пять убийств совершены этим ножом. Киска, конечно, тоже приняла участие…
Пять? Ну да, пять. Тедди, Юра, еще двое в палате, медсестра в коридоре. Я вдруг снова увидел, как она сползает по стене, еще живая, но уже убитая, силясь зажать зияющую рану… Куда я попал? А, вот – в бедро. Он полетел с лестницы и сломал себе шею.
Да нет, какого черта? Я его убил. Я его убил…
Ничего не чувствую. Кроме какого-то незначительного удовлетворения.
– Вам знаком этот субъект?
– Нет. Скажите, как мне к вам обращаться? – Валерий Михайлович. Я из контрразведки. – Догадался. – Вы пришли в себя, Миша?
– Не знаю. Но рано или поздно я в себя прихожу. Всегда.
– Отлично. Мы не могли бы побеседовать? Почему нет? Давайте попробуем.
Бей-эфенди… – Валерий Михайлович повернулся в сторону пожилого турка в белом майорском мундире с орденской колонкой и солдатским Железным крестом.
– Можете пока занять мой кабинет, – сказал полицейский майор; я догадался, что это и есть Хашмет-паша опальный директор городского департамента полиции, ныне – начальник участка. Его понизили на два звания… за что? Не помню.
Не важно. Вспомню, если потребуется.
Кабинет Хашмет-паши был обставлен с претензией. Деловой стол, два раухера, сетевой и автономный, пульт связи. Портрет на стене: некто толстомордый, с брылями, в полицейском мундире. А под портретом – курительный столик, соломенные кресла, медный кальян…
– Вот ваш пистолет, – Валерий Михайлович протянул мне вальтер. – Я заявил, что вы – наш нештатный агент. Ничего другого придумать просто не успел. У вас нет предубеждений относительно нашего ведомства?
– Есть, – сказал я. – Но они не абсолютны.
– Я вам расскажу кое-что, а вы дополните или поправите меня. Если захотите, конечно.
– Секунду, – сказал я. – Объясните мне мой статус. Я кто: свидетель, подозреваемый?.. Он поднял руку.
– Не будем об этом. Вы – наш нештатный агент, и все. Для формальностей вполне достаточно. Если в будущем потребуется что-то еще – сделаем. Я вам обещаю.
– А я, конечно, должен верить… Хорошо. Я верю.
– Сначала вопрос у меня вот какой: вы успеваете следить за новостями?
– М-м… Я бы сказал иначе: не успеваю увертываться от новостей.
– Тогда я попробую перечислить главные. Хроника последних десяти дней: огромной силы взрыв в Рангуне. Эксперты до сих пор не пришли к заключению относительно его природы. Самой непротиворечивой казалась гипотеза о естественной его природе – метеорит типа Тунгусского. Чисто тепловой, без радиации… практически… ну, и прочее. Однако чуть спустя произошел совершенно идентичный взрыв в Томске.
Понимаете – падение метеорита на город само по себе маловероятно, города занимают менее
– Понимаю, – сказал я. – Это я прекрасно понимаю. Особенно если на два города с интервалом в десять дней.
– В девять. Так что теперь не вызывает сомнения: взрывы эти – дело рук человеческих. Некто получил доступ к технологиям, позволяющим неизвестным пока способом высвобождать огромное количество тепловой энергии. И этот некто имеет целью предельно обострить межгосударственные отношения и, может быть, спровоцировать новый всемирный конфликт. И в этот конфликт целенаправленно втягиваются именно страны Старого света. Союз Наций пока в стороне… Далее: этот некто обладает и другими несколько необычными возможностями. После взрыва в Томске был сбит уходящий от города самолет. По обломкам установили, что это японский «Кава-саки-Ниджи», четырехместный, околозвуковой, делового класса. Салон был весьма грубо, на скорую руку, переделан в бомбоотсек с раздвигающимся полом. Но главное другое: ни один из чертовой уймы локаторов – а там понатыканы точки и ВВС, и ПРО, и ПВО, и гражданской авиации – пролет этого самолета не засек. И даже локаторы истребителей его не видели – до тех пор, пока ребята из «Небесных гусар» не нашли этот летучий призрак в небе просто невооруженным глазом и не влепили очередь из пушки в упор. И вот с этого момента призрак перестал быть таковым и мгновенно появился на всех экранах, как и подобает материальному телу. Теперь уже другие эксперты не могут истолковать этот феномен. Сейчас они просеивают землю на месте падения…
– Подождите, я не понял. А все эти знаменитые истребители вторжения и бомбовозы-невидимки – это что, миф?
– Не миф. Но там все понятно: поглощающий радиоволны материал обшивки и специфическая форма. А здесь – серийный гражданский самолет. Из самого рядового дюралюминия. Их всегда великолепно видно на экранах.
– Понял.
– Такой же – а может быть, этот самый – видели над Бирмой за несколько часов до того, как обстреляли нашу эскадру. И точно так же – без отметок на локаторах.
– Ракеты, которыми были поражены корабли, – это…
– Нет. Старые «широи-хари». Конец семидесятых Второе поколение крылатых.
Боеголовки из обедненною урана. Снимаются с вооружения.
– То есть это были не ядерные взрывы?
– Все журналисты – неучи. Когда они слышат слово «уран», то ни о чем другом, кроме атомной бомбы, думать уже не в состоянии. Другое дело, что кораблю практически все равно, каким ураном начинена ракета…
Да. Атомный взрыв или адское пламя – какая, в сущности, разница…
– Далее. Взрыв в Рангуне произошел через несколько часов после предполагаемого прибытия туда рейхсканцлера Альтенховера. Канцлер остался жив, потому что его самолет застрял в Дели из-за грозы. Нашему президенту не повезло… -…Погода была хорошая. То есть, если я правильно понял, кто-то пытается натравить Рейх и Россию на Японию?
– Складывается именно такое впечатление. Причем, как ни странно, при всей своей завидной технической оснащенности этот гипотетический «кто-то» делает все очень прямолинейно и тупо. И тем самым заставляет нас усомниться в правильности наших предположений относительно его намерений.