Все способные держать оружие…
Шрифт:
Как же зовут этого третьего, третьего?.. Ференц. Точно, Ференц.
И он здорово похож на Фила Кропачека, Фила в юности, мы еще только летели в Хем-Белдыр, и он что-то кричал мне сквозь рев моторов и вот так же скалил зубы…
Никто из нас не знал, что будет потом.
У моста через Яузу два танка, но нас не останавливают, наоборот, машут: скорей, скорей! Буквально перепрыгиваем речку, я оглядываюсь и вижу, как с тяжелого самосвала на мост валятся бетонные блоки. Антон нацеливается на Таганскую площадь, где-то впереди и очень близко большой пожар, военный полицейский машет жезлом: здесь не проехать, свободен только Рогожский вал. Не страшно, крюк не велик, летим по Рогожскому, слева тоже что-то горит, и справа, далеко,
На съезде с моста нас заносит на трамвайных рельсах, задницей о столб, сыпется заднее стекло – не останавливаться, дальше, дальше! По Кожевнической, мимо вокзала – и здесь длинный ряд полевых кухонь, люди с кастрюльками, котелками; точная копия предыдущей, старуха с фарфоровой супницей в руках переходит дорогу, и рядом – седая собачка… На Зацепе – затор, несколько машин горит, толпа, ничего не понятно, Антон сворачивает в переулки, дикий слалом, я теряю ориентировку и снова начинаю понимать, где мы, когда медленно, объезжая брошенные автомобили, наш «волгарь» пересекает улицу Гете, справа пылает юберляден «Крым», пожарные в блестящих касках, пенные струи, дым, черное стекло – рушится… До Кристы отсюда пять минут небыстрой ходьбы, но круг не замыкается: мы удаляемся, мы гоним по голым, как кость, переулкам, сейчас выезд на проспект Александра Второго Освободителя – затор. Пятимся, теряя секунды.
Меня вдруг будто окатывает кипятком: все, опоздали, сейчас рванет… сейчас… сейчас… Нет, это я рвану, это за мной идет охота… Давлю в себе все. Низкий рев моторов – над крышами, освещенные близким пожаром, проходят пять «готтсхаммеров». Следом и чуть выше – еще пять. Наконец, застава у выезда на проспект. И здесь зулусы, белая форма, автоматы за спинами, в руках толстые короткие плети. Офицер, тоже негр, отдает честь, немецкий его безукоризнен: господа, выполняю приказ, никакие транспортные средства на проспект допущены быть не могут, объезд через… Нет, нам сюда, говорю я, сверхсрочно, машину мы можем оставить. Офицер размышляет две-три секунды. При наличии пропуска…
Пошли, ребята, говорю я. Пешее движение похоже на неподвижность. Я советовал бы вам взять хотя бы отделение солдат, говорит офицер. Простите, капитан, говорю я, но тогда я должен буду отнять у них патроны: они не должны стрелять, даже если их начнут медленно резать. Капитан сдается. Гуськом: Серега, я, Антон, Ференц, Мартин – мы бежим по тротуару, глядя по сторонам, пеленг взят с точностью до пятидесяти метров, но передатчик находится где-то посередине между проспектом и набережной, и попасть туда… здесь? Очень может быть. Узкий проезд между домами, знак: движение запрещено. Всматриваемся. Не видно ни черта. Я тормошу Серегу: здесь? Нет? Похоже, что здесь, говорит наконец он.
Жилой дом… еще жилой дом… а дальше асфальтовая дорожка между живых изгородей в человеческий рост, за левой изгородью бетонная стена, за правой – решетка, за решеткой – темный парк. Плевое дело – перепрыгнуть через такую решетку, но вот те кубики наверху мне не нравятся совсем: это релихт-защита, и хорошо, если она только поднимет тревогу… вообще-то в спокойной обстановке для преодоления ее нужно всего-навсего три зеркальца и кусок толстой проволоки, но у нас нет ни того, ни другого, да и спокойной обстановки тоже нет… Поэтому мы пойдем, как солидные люди, – через дверь.
Вот они, сетчатые ворота, их отпирают вон из той будки, должен же быть какой-то служебный ход, точно, железная калитка с окошечком на уровне лица и тоже с дистантным замком, ну, что же… стандартная ситуация номер семь… Мартин становится перед калиткой, слева и сзади от него Антон, обматывает курткой пистолет. Я стою справа, в опущенной руке взведенный автомат – на самый крайний случай. Серега с Ференцем в резерве. Мартин властно
– Кто такие?
– Имперская тайная полиция, – говорит Мартин, сует пистолет за пояс и достает из кармана удостоверение. Охранник подходит к калитке, щелкает выключателем, на столбе вспыхивает яркая лампа. Мартин держит удостоверение напротив окошечка, охранник наклоняется и читает, щурясь, и тут Мартин роняет удостоверение, в этой же руке у него баллончик с парализатором, и он пускает струю газа прямо в лицо охраннику. Тот падает, как подкошенный, с шумом, с обвальным грохотом, и на шум выскакивает второй, автомат наготове, но Антон успевает выстрелить раньше, звук негромкий, будто уронили кирпич, и охранник пятится и оседает… Я готов принять следующего, но следующего нет, дежурят обычно по двое, Мартин сует в окошечко руку, силясь дотянуться до замка, но нет, конечно, кто же ставит замки так, чтобы до них можно было дотянуться?.. Тут потребна некоторая хитрость… я отстраняю Мартина, достаю нож и вижу, что Серега уже встал на плечи Ференца и что-то ковыряет на самом верху ворот, падает вниз какая-то жестянка, Серега сопит и ругается сквозь зубы, потом что-то звонко ломается, и Серега, повиснув на одной руке, начинает другой рукой что-то крутить, сначала ничего не происходит, потом раздается скрип, и ворота начинают медленно-медленно ползти в сторону. Минута… вторая… Наконец, щель достаточно широка, чтобы в нее пролезть. Первым лезет Антон, он самый крупный из нас, кряхтит, но протискивается, и за ним протискиваемся мы все. У Сереги с пальцев капает кровь.
Перевяжись, говорю я ему и бегу в караульную будку. Так… пульт, телефон, рация. Снимаю телефонную трубку и кладу на стол. Охранник очнется через полчаса, не раньше, но на всякий случай я связываю его ремнями, затыкаю рот. Автоматы забрасываю на крышу будки. Гашу фонарь над входом. Вот и еще минута ушла…
Аллея, кусты, молодые деревья. Несколько фонарей освещают лужайку, за ней – двухэтажный дом новой постройки, свет за шторами, а рядом, выглядывая из-за угла, – роскошный легковой прицеп, «вилла на колесах» по имени «Шметтерлинг» – так написано над окнами, – но почему-то с огромной, не менее десяти метров высотой, телескопической антенной. Серега, она? Оно? Наверняка, говорит Серега.
Оно. Ну, ребята…
А вот и охрана. Между домом и прицепом появляется крепкий парень, руки в карманах, мягкие движения, очки… нет, не очки – ноктоскоп! Идет… остановился… смотрит… увидел! Антон опять успевает раньше: коротко – сдвоенным выстрелом – бьет автомат, и охранник, подпрыгнув, падает и выгибается назад, пистолеты вылетают из рук, а нам надо пробежать всего пятьдесят метров.
Мы бежим, ветер в ушах, две секунды, никого нет, три секунды, никто не стреляет, четыре секунды, дверь… распахивается, и навстречу… вижу только кружок дула, руки делают все сами, запрокинутое лицо, темнота, лестница вверх, поворот, еще лестница, позади короткие очереди, передо мной три двери, выбиваю ногой – сортир, черт, дальше – никого, третья дверь, выстрелы навстречу, щепки и вонь пороха, и будто кирпичом по темени, бью поверх голов, но впритирку, чтобы присели, а рядом уже Антон, и у тех – нет шансов.
– Пистолеты – на – пол, – в три приема выговариваю я. – И – прошу – садиться…
Под ногами – длинная, взахлеб, очередь. Вопль. Еще очередь. Тишина.
Горячая струйка за правым ухом, по шее, на спину.
– Всем сидеть, – повторяю я.
Вот он, раухер. На мониторе – семь колонок цифр, в последней, седьмой, цифры меняются, меня опять ошпаривает кипятком, и я даже не тянусь к выключателю – просто всаживаю в раухер десяток пуль. Экран монитора покрывается густой сетью трещин – наверное, от сотрясения, – раздается громкое шипенье, все меркнет.