Все свободны!

Юрьева Екатерина

— Мои дела.

— Что тогда на домашний не позвонил?

— Не хотел ставить в неловкое положение, — он явно издевался. — Чего хотела?

— Ловкого положения, наконец. А для этого приглашаю тебя на вернисаж в Пушкинский. Там под праздники случаются славные приемчики. Картинки хорошие покажут, и публика без обносков. Пойдем?

— А я в каком качестве?

— Ну как же? Моего финансового советника. Хочу составить приличную коллекцию. А вы, Юрий Николаевич, будете корректировать вложения.

— Согласен.

— За репутацию не волнуетесь?

—

Она у меня безупречна.

…Пушкинский собирал эстетов. Считалось грамотным встретиться в этих святых стенах под Новый год и попрощаться со старым. Банкет всегда накрывался в Греческом зале, так называли завсегдатаи между собой Итальянский дворик. Там стоял Давид, слывший в народе Аполлоном. Пошел этот анекдот после того, как лет сколько-то назад в этом зале впервые накрыли столы. Тогда дружно вспомнили Аркадия Райкина — про того самого Аполлона и Греческий зал. Так старые образы и приросли по-новому. Все быстро привыкли. Но правда было забавно барражировать мимо холеной публики и старинных статуй с водкой и селедкой.

Вася сразу же встретила своих приятелей с телевидения, веселых и юморных ребят — корреспондента Мишу и оператора Костю, с которыми она часто путешествовала по фестивалям. С ними у Васи была своя отдельная жизнь. Ребята, как всегда, обшучивали высокие слова директора об открытии новой экспозиции и впечатлениях, которые ожидают всех гостей. И когда радушный хозяин торжественно пригласил всех в залы за новыми открытиями, опасливо скосившись на Скворцова, шепотом — для Васи — откомментировали:

— А тем, кто желает этих открытий незамедлительно, надо сразу спуститься вниз по лестнице и повернуть налево. — И сами, руководствуясь своими же указаниями, быстро покатились в Греческий зал к Аполлону, по пути поцеловав ее в обе щеки, а Вася махнула им вслед рукой — позже догоню.

— Хорошие мальчики, — заметил Скворцов.

— Ты еще не понимаешь до какой степени. Все впереди. — Вася знала, о чем говорила.

Выставка была действительно прелестной. Они прошлись по залам.

— Ты заметил, что художники, взрослея, видят ярче. Смотри, краски другие и движения шире, свободней. — Вася тыкала пальцем в картинки, сравнивая творческие периоды именитых авторов.

— Да, с возрастом обостряется зрение. Представляешь, в какой красоте мы увидим друг друга в старости?

Тем временем почитатели прекрасного, наполнившись художественными впечатлениями, постепенно сливались к банкету — вниз по лестнице и налево, наполняться напитками. В гостевой толпе не только Вася, но даже Скворцов встретил знакомых.

— Семен Семеныч…

— Юрий Николаевич, не замечал раньше, что вы поклоняетесь искусству. Очень приятно, — Семен Семенович поцеловал Васе руку мокрыми губами, — видеть рядом с вами советника, как это, по средствам… э-э-э… информации. Куда это вы пропали тогда из Кремля? Мы вас искали. Да-да.

Вася вдруг поняла, что прошло-то с того момента недели две — не больше.

— Мы срочно отъехали по делам.

— Представляю себе каким, — зажевал Семен Семенович. Его щеки лоснились.

— Вот именно. — Скворцов не реагировал

на его вычурную едкость.

— Так какими судьбами здесь, Юрий Николаевич?

— А я теперь Василисе Васильевне даю экономические советы — по художествам, так сказать, — шел ва-банк Скворцов.

— Угу-угу. И платите, уверен, исправно.

Васе захотелось дать ему в морду. Но ее кавалер никак не реагировал, наоборот, улыбаясь, взял под руку Семена Семеновича и двинул его в сторону.

— Васечка, — у Семена Семеновича вскинулись брови. — Васечка, — настойчиво подчеркнул Юрий Николаевич. — Мы оставим тебя ненадолго. Ты же не будешь скучать? Я вижу здесь твоих друзей. — Он кивнул в сторону, и Вася заметила нарисовавшегося Сухова.

— Нет-нет, — подыграла Вася, нюхом почувствовав, что дела серьезные, иначе бы он так не подставлялся. — Виктор Викторович, — заулыбалась она Сухову.

— Привет, дорогая. — Быть у Сухова «дорогой» было делом приятным. Они расцеловались.

— Классная выставка, правда? По-моему, событие на фоне общего развала. Кстати, отличная новость. К концу зимы может организоваться поездка на Чатку. Мы приглашены.

— Скворцовым? А что, они-таки сговорились с Масиком? Я рад. — Чокнулись. — Но вижу, есть еще одна — главная — новость.

Вася с интересом глянула на него.

— Смотрю, вы со Скворцовым склеились посерьезке. — Тонкий человек все-таки Сухов.

— Вы тоже по радио слышали?

— Почему по радио?

— Да мы с ним из Кремля с президентского приема в эфир выходили. Теперь все пристают с глупостями.

— То есть дело дошло до Кремля? Быстро у нас живет молодежь. Нет, дорогая, радио я не слушаю. Я только наблюдал за вами, и этого мне вполне достаточно. — Он сделал ударение на «этом». — Скворцов что, теперь не дорожит репутациями? Это, кстати, тоже новость. Раньше он вроде только людьми не дорожил.

Васе хотелось прижаться к Сухову и рассказать ему все-все. Все, что было на самом деле. Особенно про упавшую, по версии Скворцова, с дуба радость. Спросить, что это, что с ней обычно делают? Причем, что теперь делать именно ей, Васе, на которую тоже что-то подобное упало. Она поняла, что, в общем-то, ей не с кем посоветоваться. По-взрослому. Вдруг она увидела, что все ее друзья-подружки, при всем их за тридцатилетнем, не юном возрасте, при всех своих браках и детях, сами были детьми, причем не большими, а маленькими: и дела у них по-прежнему были на уровне дележки конфетных фантиков на переменке.

Она взглянула на Сухова, и по глазам его, добрым и отеческим, поняла, что он понял.

— Что ты хочешь услышать? Дают — бери, а бьют — беги, вот что я скажу тебе, девочка моя. Поживем-посмотрим. А в Павлопетровск я с удовольствием полечу. — Он поцеловал ее в лоб, и они разошлись в разные стороны.

Вася было двинулась к Скворцову, но на пути ей встретился Мишка, который уже успел поднабраться. Оператор Костя в такие творческие моменты обычно был очень собран.

— Вася, помоги вразумить бездыханное тело. Ему еще стенд-ап записывать. А он уже ничего не волочет.