Все свободны!
Шрифт:
— Идиот! Тридцать секунд в стенд-апе я продержусь в любом состоянии.
— Это правда, — поддержал своего друга Костя — больше для Васи, хотя она и так все это знала прекрасно. Не один же год они были знакомы. Мишка икнул. — Так, не разлагайся. Давай быстро запишемся и по коням. Надо же еще всю эту муристику в эфир гнать. А на дорогах пробки.
— Какие, блин, пробки, Кость. Глухая ночь. Че пристал? Нам же наутро сюжет сдавать. Еще успеем с Васькой насандалиться. Правда, Васька? — Миша обнял ее скорее для опоры. Он не очень уверенно стоял на ногах.
— Миш, давай, правда, заканчивай эту бадью,
— Ладно, только для тебя, Васька, чтоб ты не колотилась. А ты у меня, — Миша потряс кулаком перед носом оператора, — чтоб снял все красиво. Понял?
Миша двинулся в сторону Давида-Аполлона. Шаг за шагом походка его становилась все увереннее, но полной трезвости добиться пока не удавалось. Подойдя к мраморному гиганту, Миша поставил недопитый стакан на постамент, припрятав его между голыми ногами статуи. А сам стал на этот постамент взбираться. Залезть туда ему никак не удавалось. Поэтому находчивый Миша на постамент прилег. Можно сказать, кинул себя прямо к ногам обнаженного мужчины.
— О, Костька! Отличный ракурс. Давай быстро, а то упаду. — Он и вправду начал сползать. — Васька! Васька! Скорее! Ноги подержи, а то упаду на записи. — Вася присела у постамента и прихватила Мишкины ноги. — Идиот! Быстрей снимай. Упаду же щас. — Костя уже наезжал с камерой.
— Вася, двинься чуть влево. — Костя показывал ей, куда отклониться, потому что та попадала в кадр. Тем временем она, крепко держась за Мишкины ботинки, принялась из кадра вылезать, руководствуясь Костиными отмашками, и совсем присела уже на пол. — Придурок! Ты слова забыл, что ли? Быстро говори текст — уже снимаю, — спокойно кричал Костя.
Миша, вальяжно подперев голову рукой, вдруг абсолютно трезво и очаровательно, с совершенно чистым лицом и чистым голосом начал рассказывать о прекрасной выставке и прелестном банкете в Греческом зале, который завещал всем Аркадий Исаакович. Напоследок он еще раз обворожительно улыбнулся в камеру… Костя, выдохнув, ее опустил. Миша рухнул на пол с постамента, накрыв грязными ботинками Васину голову. Публика, собравшаяся вокруг, зааплодировала.
Костя разгреб запутавшиеся друг в друге тела. Миша не вязал лыка, но свой стаканчик из-под ног Давида добыл быстро. Костя тоже налил себе.
— И я наконец выпью. А то с этим идиотом…
— Ладно, идиот. Сам идиот. Кто тебя везде водит — по приятным местам выпивать. Сидел бы в редакции на глазах у начальства и фотографировал бы новости, как все твои дружки. Идиот, он говорит. — Миша вовсе не обижался. С Костей они были сиамскими близнецами, и сколько Вася помнила, друг без друга не жили, а тем более не работали. — Ну что, Васька, за наш творческий труд! — Он высоко поднял стакан.
— Да, Вась, спасибо. — Костя повернулся к Мише: — Ну че? Ставь стакан уже. Собирайся быстро. Сам до машины дойдешь или водителя на помощь вызывать? Давай-давай. Мы побежали, Васечка, пока. Созвонимся. Целуем тебя. — И он поцеловал Васю.
— Я тоже, — Миша набросился на нее. Костя ловко оттащил его и поволок к выходу, держа в одной руке камеру, в другой — Мишу.
— Ха-а-арошие мальчики… — Вася посмотрела им вслед. Она и правда любила Мишку с Костей. Вася
— Ты понял, мы против тебя подключим оборонку, — улыбаясь, изрекал вальяжный Семен Семенович. — Мы не любим, когда нам переходят дорогу.
— А я не перешел, а перебежал на красный свет. Я всю жизнь так бегаю, Сеня, привычка такая, но никто меня, представь, пока не поймал со штрафом.
— Так я те быстро объясню, как проезды закрывают. — Семен Семенович закрыл рот стаканом.
Вася прошла незамеченной. Все услышанное ей не понравилось, что тоже было нормально. Она не хотела напрягаться. Тем более что та ее часть, которая еще могла напрячься, уже была напряжена и натянута как струна.
Так, натянутая, она шла по залу, улыбаясь и кивая знакомым и перспективным знакомым, пока не уткнулась в известную всей столице барышню Надежду Петровну. Пожилая дама — пожила. Была женой министра, прокурора — это, как говорится, еще при Петре Первом, то есть при Сталине. Потом режиссера, затем художника и теперь актера, который был лет на десять моложе, а выглядел лет на двадцать старше. Хотя самой ей было уже лет сто. Она, однако, считалась завсегдатаем всех светских мероприятий. Без нее любое собрание можно было считать несостоятельным. Всегда про всех все знала. Выпивала обязательную рюмочку хорошего коньяку — не больше и вполне адекватно реагировала на происходящее. Вероятно, потому что давно парила над ним.
— Здравствуйте, душечка. — Васе даже нравились такие образные чудачества. — А кто этот импозантный мужчина, который бросил вас на время, я надеюсь? — Они расцеловались.
— Наденька Петровна, это же Виктор Викторович Сухов. Вы же его хорошо знаете, — начала косить под дурочку Вася.
— Душечка, смею вас заверить, Витеньку я знаю даже лучше вас. И люблю его, как и вас, Васенька. Я имею в виду другого импозантного мужчину.
— Наверное, Наденька Петровна, какой-то случайный знакомый. Не пойму, о ком вы?
— В миниатюрном размере этой выставки, душечка, случайных знакомых не бывает, — резюмировала Наденька Петровна, подняв глаза к господу богу, а получилось, что к Скворцову, который стремительно шел к ним. — Ой-ой, не стану вам мешать, душечка. — Она кокетливо сморщилась и сощурила глаз. Глаз ее был недобрый, как у дамы пик. «Не доживете», — зло подумала Вася. Юрий Николаевич приближался.
— Пойдем.
— Давай еще потусуемся. Неприлично так вот сразу…
— Извини, я в твоей якобы тусовке и с правилами не знаком. В нашей — уходят. Легко.
— Что, даже без перестрелки? — Вася пыталась шутить. — А что случилось?
Скворцов взял стакан с буфетного столика.
— Сеня хочет отнять у нас Масика — живого или мертвого. Говорит, что они пасли его, а мы теплого взяли.
— Так что ж они не брали?
Он пожал плечами.
— Жалко. Я уже с Суховым договорилась, что он поедет с нами в Павлопетровск.
— Да поедет, Вася, поедет. И мы поедем, и все будет хорошо. Они будут брать все потом, когда мы организуем там быт и все другое. Вот так-то, — Юрий Николаевич был расстроен.