Все свободны!
Шрифт:
С букетом цветов Юрий Николаевич поднялся по лестнице «Националя». Администраторы, стоявшие на каждом повороте, улыбаясь, указывали путь. Наконец, он попал в нужный зал, где праздновал свой юбилей знаменитый режиссер. На пороге Скворцов огляделся. За столом на подиуме, видный отовсюду, сидел юбиляр и принимал поздравления и подарки от прибывающих. По всему залу были беспорядочно разбросаны столики, Можно было присесть, а можно и перемещаться. Едой заполнили огромный длинный стол вдоль стены. С другой стороны бармены разливали крепкие и прохладительные напитки из разных городов и стран мира. Играл джаз. Людей было много, но как-то они
Скворцов двинулся к режиссеру. Тот подпрыгнул.
— Не ждал, не ждал, Юрочка, спасибо, не забыл.
— Поздравляю вас, дядя Володя. Ма, па привет передают, тяжело им стало из хижины выбираться. Но приветы и поздравления шлют с энтузиазмом.
Появились телевизионщики и фотографы. Режиссер умело развернул Юрия Николаевича к камерам, ему льстило, что не только весь русский бомонд прибыл на его праздник, но и русский бизнес. Такое с нашей культурой случается нечасто.
— Представляете, ребята, — ребята его, правда, ни о чем не спрашивали, но случаем воспользовались. Редкий кадр — великий режиссер в обнимку с великим олигархом, — я его, можно сказать, на коленке качал. — «Если б еще ты прямо сейчас покачал его на своей коленке снова, цены бы вам обоим не было», — думали ребята, продолжая снимать. — Хороший такой мальчик был. — Казалось, по морщинистой щеке уже катится старческая слеза.
— Дядя Володя, как будто я сейчас плохой?
— Не спорь со старшими — был совсем хороший, потому что маленький, а сейчас просто хороший. Ладно, что со мной стариком тут… — На самом деле режиссер просто заметил, что в дверях появился еще один почетный гость. — Иди потусуйся — вон с молодежью. Знаешь тут хоть кого? Ну разберешься, ты способный.
— Смотри, Васька, смотри. Скворцов. — Виноградов показал на толпу «телевизоров» около юбиляра. Там, защелканный камерами, действительно стоял Скворцов и целовался с дядей Володей.
— А что это он тут делает? — Вася набрала номер. Юрий Николаевич завершил целования и приложил трубку к уху.
— Ты что тут делаешь? — спросила она. Он уже уступил место следующему желающему и повернулся ровно в их сторону.
— Как что? К тебе иду. — Он и правда шел через зал. — Не видишь, что ли?
Подойдя, он обнял Васю, открыто и, не скрываясь, поцеловал.
— Привет.
Даже она, судя по неловкости движений, этого не ожидала и как-то смущенно отодвинулась. Откуда ни возьмись выпрыгнули «фотики» и взвели камеры, но не успели нажать на свои отвратительные курки. Как из-под земли вырос Виноградов. Он редко позировал перед камерами, вернее — никогда, поэтому светские хроникеры не были разочарованы. Николай мгновенно закрыл обворожительной улыбкой и широкой спиной личную жизнь Васи и Юрия Николаевича. Скворцов, оторвавшись от Васи, вошел в ситуацию и легко присоединился к Виноградову, так же оскалив зубы.
— Спасибо, — шепнул он, продолжая улыбаться.
— Приходите еще, — также шепотом отозвался Николай. У него открылось трепетное чувство к Скворцову.
Они пожали друг другу руки, обнялись, очаровывая собравшихся своим близким знакомством. Для тусовки это было новостью.
— Господин Виноградов, что вас может связывать с «денежным мешком»?
— Личная дружба. Господин Скворцов просвещенный человек, и у меня была возможность в полной
— Господин Скворцов, вы действительно видели Николая Виноградова на сцене?
— Действительно. Причем в замечательном месте, в далеком провинциальном городке Железобетонске. Виноградов великий актер, — по толпе прошел шепот, — и тут я нисколько не преувеличиваю. — Он опять отразил на своем лице виноградовскую улыбку. Похлопал Колю по плечу, и они продолжили демонстрировать приязнь.
Спрятавшаяся за ними, Вася внутренне аплодировала.
— Господа, а что вас вдруг так соединило?
Скворцов хотел было пошутить, что любовь, но Виноградов, угадав, опередил олигарха:
— В отличие от вас, господа, мы много ездим по провинции. Всем спасибо. — Он помахал ручкой непрекращающимся вспышкам и повернулся спиной к репортерам.
— Юрий Николаевич, с этой публикой не стоит шутить. Назавтра вы увидите в газетах свои репризы с переставленными не в вашу пользу словами.
— У вас тут смешные правила, и вы, Коля, их освоили в полной мере.
— У меня сегодня тоже почти дебют. Всю жизнь я избавлял себя от этого участия.
— Надо же когда-то и начинать, правда? За это и выпьем.
— Пожалуй, вы правы. — Они чокнулись.
Камеры не уставали. Юрий Николаевич заметил Марусю и подошел к ней.
— Дорогая Маруся, как приятно вас видеть снова. — Он поцеловал руку. — То, что вы сделали, конечно, дурновкусие. Но я вам очень признателен. Вы наконец навели полный порядок в нашей семье. Теперь у нас царит мир и понимание. Заметьте, я абсолютно искренен. Да, и вы неплохо выглядите. Привет родителям. — Он отвернулся, оставив Марусю с открытым ртом.
— А что она сделала? — Виноградов Марусю ненавидел, вернее испытывал чувство брезгливости — после встреч с ней ему почему-то всегда хотелось помыться.
— Ничего особенного. Она доложила всем друзьям моих родителей, а их, старых кадровиков-маразматиков, поверьте, немало, о моих отношениях с Васей — во всех подробностях. Но с другой стороны, я думаю: ну кто бы это еще сделал? — Скворцов рассмеялся.
— Вы философ.
— А что еще остается?
— Юрий Николаевич, — Вася дернула его за рукав, — разрешите вам представить. Мой любимый, хоть и «телевизор», Миша. Помните, мы встречались в Пушкинском.
— Да-да. Очень приятно. На следующий день я восхищался вашим репортажем.
— Вы правда видели? — Миша засмущался. — Юрий Николаевич, а может быть…
Виноградов сморщился. Все это он не любил.
— Чем ты недоволен, Коля? — Вася и его дернула за рукав.
— Я счастлив. Подойду позже. Сейчас же Скворцова будут иметь в виду. — Виноградов, которого на прием могло привести, вероятно, только очень глубокое почтение к юбиляру, скрылся.
Миша тем временем рассказал захватывающее продолжение истории с тем знаменитым репортажем. На следующий день после того, как сюжет с корреспондентом, то есть им, Мишей, возлежащим у ног Давида в Итальянском дворике и произносящим текст: «Ах, Аполлон, ах, Аполлон, в Греческом зале, в Греческом зале», вышел в эфир по центральному каналу, автора вызвали на большую летучку. Миша считал, что никогда еще не был так близок к увольнению. Однако главный редактор объявил ему благодарность за неординарное освещение рядовых событий и выписал премию. Все смеялись.