Все учесть невозможно
Шрифт:
Он не оценил мою иронию.
— Да. У меня иногда возникает конфликтная ситуация со старшим сыном.
— Ну и что? Вы считаете, что из-за этого Стас мог совершить подлость?
— Вы уже познакомились, — протянул он.
— Да. И он мне понравился.
— Не сомневался, что вы найдете с ним общий язык. Он анархист.
— Мне так не показалось. Он нормальный человек. Работает, пытается сохранить себя. Что в этом анархического? Вы считаете, что всем надо податься по Лешиным и Ирининым стопам?
— Таня, вы человек другого
— Я не принадлежу ни к каким сословиям! — фыркнула я. — Честно говоря, меня раздражает это деление. Вы программируете человека на неуспех в жизни. Мол, у тебя место вот тут, а у тебя около клозета. Мы будем бороться за твои права, но ты оттуда не отползай.
— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.
— Только то, что в вашей системе взглядов вы не оставляете никому шанса на успех. Помните сказку про двух лягушек?
— Про сбитое масло? Но не у всех это получается…
— Правильно, — кивнула я. — У Леши вот не получится. Так что же, ради Леши губить целое поколение нормальных «лягушек», сбивающих в трудные времена масло? Посмотрите на них — они умные, симпатичные. Они стараются выстоять, сохраняют себя, свои семьи, идеалы, наконец. Все это дается им с огромным трудом — и тут являетесь вы, с вашим Лешей-недотепой, и сообщаете, что все их усилия были напрасны, теперь вся страна будет опекать Лешу, потому что он интеллектуально неполноценен… Ребенок у него получился, а вот остальное не очень. Судя по выражению лица, и охранник-то из него был никудышный. И вы считаете себя защитниками «трудового народа»? Может, тогда переименуетесь в партию защиты никчемных Леш? Тех, которые хотят есть, но при этом не очень любят работать. Нет, я еще понимаю, когда вы говорите мне о стариках и детях, но сочувствовать здоровому мужику, которому, простите, лень оторвать свою задницу от стула, не собираюсь. Пусть уж сидит в своем углу и ноет, раз ему так удобнее. Но не трогает остальных.
— Мы никогда не поймем друг друга, — тяжело вздохнул Халивин.
— Никогда, — согласилась я. — Потому что положение раба меня не устраивает. Извините. Если у меня перестанет получаться с сыском, я найду другое место работы. Но никому не позволю думать за меня, решать за меня и жалеть меня. В этом глобальная разница между мною и вашим Лешей.
Халивин молчал. Увы, мне показалось, что он так ничего и не понял. Ирина с Лешей были ему дороже собственных детей. А жаль… Детки-то были куда симпатичнее.
Он молчал, и я не смела нарушить процесс осмысления реальности.
— Хорошо, Таня. Я пойду вам навстречу. Чего вы от меня хотите?
— Нормальных условий работы, — пожала я плечами. — Я не могу найти вашу иголку в сене, оставаясь арестанткой.
Халивин передернулся.
— Таня… — начал он протестовать, но я остановила его жестом руки.
— Нет, речь идет именно об аресте. Я торжественно обещаю вам не звонить в милицию, не обнародовать
— Кстати, он вам понравился? — оживился Халивин.
— Неплохо, — покривила я душой.
— Это моя работа! — задыхаясь от счастья, произнес он.
Вот это да! Если меня еще можно было чем-нибудь удивить, то у него это неплохо получилось! Халивин, рисующий на досуге летающих ангелов, — это что-то из Стругацких.
— Здорово, — поощрительно улыбнулась я.
Мне удалось похвалой растопить его сердце. Он просиял, как ребенок, получивший конфетку, и счастливо выдохнул:
— Я им горжусь. Это моя лучшая работа.
«Боже, — подумала я, — надо же… Как же выглядят худшие?» Но искра человечности, появившаяся в его лице, обрадовала меня.
— Так вы предлагаете мне сделку? — задумчиво потер он подбородок.
— Я просто защищаюсь, — сказала я. — Если мне понадобится помощь Ирины или Леши, я обращусь к ним. Но работать в условиях постоянного дыхания в затылок и ощущения заряженного револьвера, направленного мне в спину, я не смогу. Я принадлежу к поколению, которое успело отвыкнуть от этих радостей.
— А как я могу поверить, что вы не откажетесь от дальнейшего сотрудничества и не сообщите в органы? — задумался он.
Я рассмеялась.
— Придется. Потому что иначе у нас ничего не получится. Мне нужна свобода передвижения и спокойствие. Если этого не будет, я не смогу ничего придумать. Вам ведь нужна эта дискета?
— Еще как… — признался он.
— Тогда решайтесь. Тем более что, если меня долго не будет дома, мое отсутствие заметят и поднимут тревогу. Не думаю, что вам это нужно. Представляете, какой поднимется скандал?
И он решился.
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Но помните, что вы мне обещали…
— Помню, — сказала я.
Он поднялся. Кажется, под его весом стул скрипел так, что было слышно на улице. Улица… Я вспомнила о странной парочке, увиденной мною из окна. Голодная малютка и Федор. Что может связывать этих Ромео и Джульетту? Только лишь первое, светлое чувство? Или что-то еще? Судя по их лицам, они говорили о чем-то важном. Хотя — что в их возрасте кажется более важным, чем любовь?
Мы вышли в коридор. Я прижимала к груди мешочек с моими верными советчицами.
Ирина поднялась, ошарашенно наблюдая за тем, как мы прощаемся.
— Что… — начала она возмущаться.
— Таня будет работать у себя дома, — сообщил Халивин.
— Это правильно? — спросила она гневно.
— Думаю, да…
— Танюша, вы нас покидаете? — раздался голос за моей спиной.
Я обернулась. Людмила Сергеевна смотрела так грустно, что мне стало ее жалко.
— Я буду у вас появляться, — успокоила я ее. — Моя работа еще не завершена.