Всё укроется снегом белым…
Шрифт:
И ещё отдельно за поэзию и за самую прекрасную женщину за этим столом, а женщина была всего одна.
Потом они уехали, а я и поднять с дивана Витю не могла, и уехать одна не могла, ходила по комнате до вечера, пока он не пришёл в себя. Было сплошное отчаянье. Надо смотреть правде в лицо, я выхожу, уже вышла, замуж за пьяницу.
И опять он не знал, как загладить свою вину:
– Ну, не сердись, не надо, прости меня, дурака!
Больше они не праздновали эту дату.
Со старшим Витиным сыном, Иваном, я познакомилась
Но тут сломался мой магнитофон, «Электроника». Я его использовала, как диктофон. Когда он в очередной раз сжевал плёнку с репортажем, я не выдержала:
– Я так работать не могу! Мне на Сахалине обещали японский, но у них не получается, наверно, и там дефицит.
– Попробую достать тебе импортный, – сказал Витя и пошёл звонить.
– Иван? Это я. Нужен портативный импортный магнитофон. Только не бракованный и без переплаты. Считай, ты это делаешь для отца. Позвонишь? Не откладывай в долгий ящик, он нужен для работы.
Про Ивана мне Витя рассказывал. Он давно хотел уйти из семьи, но не мог, пока Иван не окончил школу и не поступил в Егорьевское училище.
– Он вообще мог остаться без аттестата. Мне так и сказали в школе, даже к выпускным не хотели допускать. Я дал директору слово, что подтяну его по всем предметам. Сидели, конечно, до глубокой ночи, раньше его надо было с улицы вытащить. Но справились, поступил он в училище. И я ушёл.
– А ушёл-то почему? Я понимаю, если бы к любимой женщине, а так, в никуда…
– Понимаешь, я семнадцать лет по нескольку месяцев пропадал на полигонах – Байконур, Камчатка. Платили очень хорошо, и квартиру построили кооперативную, и машину купили. Приезжаю как-то, а мне подруга её рассказывает, приехала моя с юга с младшим. И захлёбывается – такого мужика встретила, такой роман, такой секс, какого она со мной в жизни не видела. Ну я перешёл спать на диван в другую комнату, а когда вытащил Ивана, ушёл.
– Хороша подружка.
– Она скорей моя подружка, мы вместе учились, Неля.
– Так мы с ней в общежитии жили. А сейчас она где?
– Здесь, в Москве. Как-нибудь встретимся. Я им всё оставил, только ребят не хотел потерять. Иван взрослый, а Олегу, младшему, жена со мной и видеться не разрешает. Я подкармливаю его, нажарю целую сковородку мяса, сметает всё.
Пришёл Иван. Костюм – светло-серая тройка, у отца подобной в жизни не было. Голубая рубашка, под цвет глаз, таких же, как у отца. Галстук, туфли, тоже не чета отцовским, в которых он ушёл из дому. Держался уверенно и был неуловимо похож на отца, только у Вити такого лоска не было.
К моей персоне не проявлял интереса – очередная отцовская женщина, ничего серьёзного, раз не перевозит к себе в Сокольники. Немолодая, небогатая, дом обшарпанный, мебель, как с помойки.
«Грюндинг» был новенький, сверкающий, о таком только мечтать. Но и цена серьёзная. У меня где-то внутри прозвучало – «нет», и я произнесла это слово.
– Думаю, стоит подождать. Мне же обещали на Сахалине японский по твёрдой цене. И денег таких у нас нет сейчас.
При словах «у нас» какая-то тень пробежала у Ивана по лицу и исчезла. Он взял магнитофон и ушёл, я ему даже чая не предложила почему-то. Отец проводил его до лифта. В Соломенной сторожке он больше не появлялся.
Позвонила Нина. Всегда звонила я, чтобы отдать деньги за квартиру. Отношения были хорошими, но дружить с ней я не решалась, обожглась на прошлой хозяйке. Она была умна, интеллигентна, одна растила дочку, квартиру сдавала мамину. Та ей твердила, что пятьдесят рублей – это дёшево. Но она жалела меня, понимала, мне больше негде взять.
– Света, нам нужна эта квартира. Приезжает дальний родственник, свой человек, и платить будет не пятьдесят, а семьдесят рублей в месяц.
– Нина, давай я тоже буду платить семьдесят. Я только обжилась, привыкла, надышала, купила занавески, повесила зеркало в прихожей. Прости, я тебе это говорю от неожиданности.
– Да разве я бы выгоняла тебя, это мама. Поживёте до первого числа, а там он приезжает.
Я бросилась на Банный срочно искать квартиру. Туда хозяева тоже приходили и потенциальные квартиранты. Спрос опять же намного превышал предложение.
Каждый день, продрогнув на сыром тающем снегу, я уходила ни с чем. Подступало настоящее отчаянье от бесплодности всего, что я пыталась делать. И с публикациями, и с обменом, и с квартирой.
А Витя по-прежнему улыбался во сне и был счастлив от того, что может быть со мной рядом. Ласковых слов у него в лексиконе так и не прибавилось. Но домой приносил полные сумки продуктов, я почти не ходила по магазинам, только рубашек ему накупила целую дюжину.
– Зачем столько?
– Я их не тебе покупаю, а себе. Сразу настираю, наглажу, и не надо через день думать, есть ли у тебя свежая рубашка на работу.
– Знаешь, я таких из прачечной никогда не получал, ни одной морщинки.
Или подойдёт, проведёт рукой по волосам и снимет всё дневное ощущение усталости и безнадежности.
– Ну что ты переживаешь? У нас есть комната, мы хозяева, никто не скажет – выметайтесь!
– Но там же нет горячей воды, и соседи. Мне для работы нужна тишина, понимаешь?
– Ты с этими квартирными делами совсем не работаешь. Если не выступления где-нибудь в Тмутаракани за пятнадцать рублей, то на Банный. И соседей – трое всего. Бывшая учительница, Мария Николаевна, Славка, слесарь, и его жена. Они развелись, но живут в одной комнате. Очень хотели эту получить, но мой директор добился. Знаешь, она была совершенно пустая. Ремонт сделали, конечно, но какой это ремонт! Я перекрасил окна, оклеил стенной шкаф, полы покрасил, пока ты была на Дальнем Востоке. Купил стол в комиссионном за пять рублей, стулья по рублю, за двадцать рублей диванчик раздвижной, и ещё за пятнадцать кресло-кровать. Вполне можно жить!