Всё укроется снегом белым…
Шрифт:
– До сих пор – вообще?
– Да, знаешь.
– Тогда всё в порядке!
Попили чаю, попрощались, обещали звонить друг другу, и я убежала по своим делам.
Вернулась к пяти часам, только вермишель бы сварить к бульону до Витиного прихода.
В прихожей в сплошном дыму тускло светила лампочка, и трое парней в сильном подпитии курили и разговаривали, сдабривая речь отборным матом. Впрочем, что это за речь…
Туалет был открыт, из него несло, как на вокзале. При моём появлении они замолчали на секунду, и под их пристальными взглядами я прошла к себе. Сбросила пальто, проскользнула к плите, поставила кастрюлю на газ. Парни молча следили за мной.
– Генерал, что же ты скрывал, что такая тёлка завелась у тебя в хате?
– Стоп, машина! Это не тёлка, а женщина моего соседа. И не смотрите в ту сторону! – Слышимость была полная.
Потом они заспорили, кто-то упал, а я мучилась, что кастрюля сгорит. Но когда решилась выйти, газ был потушен, пьяные-пьяные, а сообразили. Вермишель варил Витя.
– Не затевай обедов, готовь самое необходимое, будем покупать полуфабрикаты.
Я молчала, отчаянье просто сковывало меня. Витя сел на диван:
– Знаешь, я не имел права жениться на тебе, ничего не могу для тебя сделать.
– Ну что ты говоришь! Мы с тобой закроем дверь, и всё, наша комната – наша крепость!
Я и вправду так думала.
Ночь мы не спали. Витя дважды пытался утихомирить соседей, и я слышала через стенку, свободно пропускающую звук:
– Не сердись, Витя, надо же отметить моё возвращение! Садись с нами! Вовка, достань стакан из серванта, да нет, чистый! Ну почему не будешь? Ты меня уважаешь? Мы же с тобой, как братья! Я понимаю, твоя теперь держит тебя в строгости. Не поддавайся, скрути её в бараний рог, или слабо? Я бы скрутил. Чтобы какая-то баба мешала жить мужику! Какая бы ни была!
И всё это вперемешку с матом. Второй раз уже был один мат, я вздрагивала от грохота за стеной и боялась заснуть, чтобы Витя не проспал на работу. А там падали стулья, возникала громкая перебранка, но вскоре она кончалась ликующим:
– Взяли, мужики! Поехали! – И опять они были дружные, согласные, радостные.
Я лежала без сна и думала – они не должны из-за меня жить иначе. Я потерплю, это же временно! Сейчас спрячу голову под подушку…
Уходили один за другим, топали в прихожей, гулко хлопала дверь за каждым в отдельности.
Потом всё затихло, но я по-прежнему боялась заснуть, вдруг Витя не услышит будильник!
Проснулась от грохота и крика за стеной. Витя убежал на работу, это я проспала после бессонной ночи. Кричала Валентина на Славку, Мария Николаевна на них обоих. Я думала, её нет со вчерашнего дня, дверь не открывалась и голоса не было слышно. А сейчас он звенел на самых высоких нотах:
– Когда это кончится! Жизни нет никакой, сейчас же снова пойду в домоуправление, пусть выселят его к чёрту, забегаловку устроил для всей округи, и ты ему потакаешь!
– Да я на дежурстве была, он всегда подгадывает, чтобы я не мешала, вся комната загажена, сам спит, как бревно! Вставай, пьянь проклятая! – И поток площадной брани.
Мария Николаевна плюнула и ушла, должно быть, и вправду в домоуправление. Я вышла с чайником. Валя метнула на меня ненавидящий взгляд, будто я виновата в том, что Славка пьяный. И окурки по полу и в прихожей, и в кухне, не говоря о комнате, и Мария Николаевна плачется в домоуправлении, что квартира, как ночлежка, и все ей сочувствуют. А эта ходит тут в мягком халатике и тапочках.
И как в подтверждение, она проговорила себе под нос:
– Спит себе, не работает, не спешит никуда, а я с ночи, подежурь в больнице санитаркой, поубирай за всеми и вернись вот в такой дом. Конечно, прописки нет и не регистрированы живут, их дело. Но командовать в квартире не позволю никому!
И через минуту:
– Вставай, бревно проклятое, мне простыни постирать надо! Ну и лежи в своей блевотине, дрянь такая! Я с ночи пришла, и убираться здесь…
Я не закатывала скандал, я же здесь человек случайный. Наскоро выпила чай и ушла на улицу.
А там была, оказывается, весна. Огромный парк через дорогу и мои любимые берёзы, целый парк берёз! Листьев нет ещё, какая-то зелёная дымка витает в кронах. Ничего, всё пройдёт, это же временно. А берёзы останутся, и Витя останется, ничего страшного, переживём!
Когда вернулась, квартира была полна пара, и лампочка в прихожей мерцала, как в тумане. Всё было завешано застиранными серыми простынями, на плите в баке варилось бельё.
В кухню невозможно было зайти, какой там обед!
Позвонил Витя, и я, стоя на одной ноге, говорила ему спокойным голосом:
– Всё в порядке, только пообедай в столовой.
– Знаешь, я нашёл холодильник в комиссионном, «Розенталь», всего за двести рублей, вполне приличный. Займём, конечно, не можем же мы без холодильника, лето впереди!
Он пришёл, пробрался между простынями:
– Может, пойдём, погуляем?
– Пойдём, я уже полдня прогуляла в Сокольниках. Что же ты не говорил, что у тебя такая сказка через дорогу?
– Зато дома – тоже сказка, только страшная. Что будем делать? Ты не сможешь у меня жить.
– Ещё как смогу. Это же временно! Ну год, ну два. Не такая я неженка, как тебе кажется. У него же не каждый день пьянки. И стирка не каждый день. Я привыкну.
– Давай на майские праздники поедем в Ростов! На десять дней можем смотаться.
– Это будет чудесно!
А назавтра у нас появился холодильник, тихий, деликатный, с рыжим львом с переводной картинки на дверце. Витя с Мишей привёзли его в перерыв, поставили углом у окна. Правда, и так было темно на нашем первом этаже от высоких деревьев, а стало ещё темнее.