Все ураганы в лицо
Шрифт:
У Чапаева, как и у Фрунзе, военная струнка изначально, ее исток — в здравом, практическом рассуждении: чтобы разбить, уничтожить врага, нужно уметь воевать, а идеология у нас в крови испокон — смерть паразитам, смерть наемникам капитала, смерть державным венценосцам, смерть изменникам, трусам, малодушным! Дело труда восторжествует! Утвердите его победу всей мощью наших штыков! Чтобы жизнь для всех приобрела большой, настоящей смысл, кто-то за это должен заплатить своей кровью. Весь мир раскололся на красных и белых. Есть еще розовенькие, пытающиеся прибрать все к рукам. Но с ними разговор особый… Розовый лишай на красном теле революции не сразу разглядишь.
Сейчас Чапаева изумляло одно: его понимают! Ему сочувствуют. И не ради самого сочувствия, а именно в силу понимания самого затаенного в его душе. Командарм высказывал те самые мысли, которые беспрестанно одолевали Василия Ивановича, произносил те самые
— Я рад был с вами познакомиться, Василий Иванович, — сказал Фрунзе. — Можете вступать в командование Александров-Гайской группой. Это, правда, меньше, чем дивизия, но зато больше, чем бригада. А комиссара мы вам подберем. Есть у меня один на примете — Дмитрий Фурманов.
— Это человек! — сказал Чапаев Плясункову. — В душу мне заглянул. Революционный разум.
— Стратег! — отозвался Плясунков. — Поверьте моему слову, не станет он вас долго на группе держать. Дивизию даст. Эк шерстит армию!..
«СОВЕРШЕННО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ВОЕННЫЙ ТАЛАНТ»
Вот уже третий месяц, как Фрунзе на фронте. Но у всех такое впечатление, будто он был всегда. Врос, вжился, стал головой огромного армейского организма. Кажется, нет такой части, такого подразделения, где бы не успел побывать. С ним всегда рядом начальник штаба Федор Новицкий и неизменный адъютант Сергей Сиротинский. Официально штаб командарма — в Самаре. А на деле — вагон, автомобиль, беспрестанно мечущийся по сугробам, по бездорожью. У Фрунзе есть квартира: комната в самарской гостинице. Но Софья Алексеевна видит мужа редко. Забежит на час — и снова в штаб или на поезд.
Из всех штабов, со всех командных должностей Фрунзе вытеснил эсеров, меньшевиков, заменил испытанными коммунистами. Тут приходилось опираться на командующего Восточным фронтом Сергея Сергеевича Каменева. Полковник старой армии, генштабист, Каменев оказался человеком, беззаветно преданным Советской власти. Это ему пришлось создавать Восточный фронт как первый советский регулярный фронт за счет местных сил и средств. Но когда местные силы и средства были исчерпаны, а фронт так и не получил нужной прочности, Сергей Сергеевич не знал, что предпринять еще. И тут появился Фрунзе. Его энергия стала распространяться на все новые и новые города: не только в Самаре, но и в Саратове, в Покровске, в Александров-Гае, в Вольске, в Сызрани и даже в Пензе начали по указанию Фрунзе формироваться полки из рабочих и бедноты. Создал боевой штаб, вселил дух уверенности в военспецов. Наладил сбор боевого имущества, подвоз вооружения и снаряжения. Ну а самое важное; начал организовывать в своей армии кавалерийские части.
— Без конницы пропадем! У Колчака превосходство именно в коннице. Нынешняя война — война маневренная.
Каменев видел, как вокруг Фрунзе начинают смыкаться те самые силы, из которых командарм упорно и методично создает мощный кулак для удара по Колчаку.
А самому Фрунзе казалось, что он занят все тем же делом, каким привык заниматься в Иваново-Вознесенске, в Шуе, в Минске, в Ярославском военном округе: формированием, мобилизацией, приданием организационной четкости массам, выработкой тактики и стратегии поднявшихся масс. Ведь люди остаются людьми, меняется лишь обстановка, в которой им приходится проявлять свои возможности, нравственные и физические. И всегда самое главное — воспитание людей, подтягивание самых широких масс до уровня задач, выдвигаемых каждым этапом революции. Поэтому-то он сразу же обратил внимание на политико-воспитательную работу в частях, старался увеличить в каждой части число коммунистов, политбойцов.
Среди важных дел и забот было еще одно: кропотливое изучение обстановки на фронте. Что такое фронт? Это не нечто раз навсегда данное. Восточный фронт — полоса шириной в две с лишним тысячи километров, великое пространство от Печоры, загадочной Чердыни, Перми до Актюбинска, до Аральского моря. Это все, что на востоке России. Триста пятьдесят километров из двух тысяч принадлежат Четвертой армии. Самый южный участок, правый фланг. Штаб фронта в Симбирске, там Каменев. Фрунзе знает, что на всем фронте сосредоточено сто одиннадцать тысяч красных бойцов. Всего сто одиннадцать тысяч! Известно также, что Восточный фронт располагает триста семьюдесятью четырьмя орудиями. Ни больше, ни меньше. И что очень мало снарядов и неоткуда их взять. Вся надежда на пулеметы. Хотя патронов тоже мало. А у Колчака, по данным разведки, двойное количественное превосходство в коннице, не говоря уже о боеприпасах. Превосходство в живой силе…
Редкий час ночного одиночества. Михаил Васильевич ходит по кабинету. Можно спокойно думать, просто думать. И не обязательно об армии. Как бы ни был занят человек
Фрунзе думает об обстоятельствах своей жизни, о новых людях, которые встречаются на каждом шагу. Взять хотя бы отношения с военспецами. Встретили прохладно. Перешептывались: «Союз коня и всадника» — намек на крепкий союз Фрунзе и Новицкого; дескать, как всегда, тащить воз будет военспец, а командующему остается лишь подписывать приказы… А он учился командовать и делал это в открытую, не стеснялся обращаться к военспецам по, казалось бы, самым элементарным вопросам: соотношение сил, форма маневра, планирование сроков. Не «всадником», а учеником считал он себя. Но после беседы с ним военспецы выходили из его кабинета несколько смущенными: «ученик» вовсе не был школяром, мыслил широко, а главное, грамотно в военном отношении, и не на все его вопросы военспецы могли дать ответ. Каждый из этих людей после встреч с Фрунзе начинал испытывать радостное возбуждение: так бывает, когда сталкиваешься с новым видом мышления, которое, как это угадывалось, принадлежит не одному человеку, Фрунзе, а всему новому человечеству, выразителями которого в данный момент являются такие, как Фрунзе. Он учился, учился. И постепенно они прониклись к нему глубоким уважением, ибо все, что он узнавал от них, было не самоцелью, а лишь недостающим звеном, необходимым инструментом, базой для самостоятельных обобщений и выводов. Они подчинились, стали прислушиваться к каждому его слову. А он с виноватой улыбкой говорил Новицкому:
— Замучил я вас, Федор Федорович. О таких, как вы, киргизы говорят: и большим пальцем лечит, и указательным исцеляет. И еще: сильными руками можно победить одного, сильным умом побеждают вражеские полки… Спать, спать!..
Среди забот и беспрестанных треволнений он не утратил способность философски мыслить. Советская власть держится вот уже год и четыре месяца. Она живет и существует во вражеском кольце. На востоке — Колчак с армиями Белова, Ханжина, Каппеля, Гайды; на юге — Деникин; на западе — панская Польша; на северо-западе — Юденич; на севере — Миллер, англо-американские, французские и белофинские интервенты. Интервенты на Каспийском море, на Черном, на Белом. И вся Красная Россия — географический пятачок. И все-таки держится! Будет держаться… Никому и в голову не приходит, что могут вернуться старые порядки. Уже сложился своеобразный быт Красной Республики. «Красная губерния» живет советской жизнью. Недавно пришла телеграмма от делегатов Иваново-Вознесенского губернского съезда Советов: «Высказываем надежду вновь увидеть вас в первых рядах строителей и руководителей «Красной губернии». Почти каждый день Михаил Васильевич получает письма от рабочих, от Жиделева, от председателя губисполкома Любимова, который просится на фронт, но его не отпускают, от Зайцева, от ветерана революционного движения Ольги Афанасьевны Варенцовой, которая сейчас секретарь Иваново-Вознесенского губкома партии. На фабриках с хлопком по-прежнему плохо. Когда пойдете на Туркестан?..
О походе в Туркестан мечтает и Михаил Васильевич. Там создана своя Красная Армия. Но она тоже в кольце. Оттуда прорвалось несколько полков. Из них Михаил Васильевич предложил создать Туркестанскую армию. Совсем недавно эту армию подчинили ему, он стал командующим Южной группой. Эта группа должна закончить ликвидацию белоказачьей армии, очистить полностью Уральскую и Оренбургскую области и двинуться на Туркестан.
Фрунзе очень часто думал о своей матери, Мавре Ефимовне, которая находится там, в Туркестане. Там и сестры. Бедная, бедная мама… С тех пор как пятнадцать лет назад он уехал из Верного в Петербург, они так и не виделись. Тогда было всего девятнадцать, а сейчас — тридцать четыре! Старик. Седые волосы появились… Не виделись, не встречались… Уж очень было спрессовано время. Три революции, тюрьма, каторга, ссылка, побег, фронт — и ни одной минуты передышки. Все пятнадцать лет в каком-то дьявольском колесе…
Прости, мама. Прости сыну. Жизнь была слишком жестокой… Но сколько бы ни прошло лет, у каждого только одна мать, и это всегда несешь в себе, где бы ты ни был, в кандалах или под свинцовым дождем.
Он отправил в Туркестанский Центральный исполнительный комитет радиограмму:
«Волей Рабоче-Крестьянского правительства Российской Республики я назначен командующим армиями Южной группы Восточного фронта, включающими и туркестанские войска. В ближайшем будущем войска прибудут на помощь героям-бойцам Туркестана, доселе не опустившим Красного флага и отбившим все яростные нападки врагов. Я приветствую в вашем лице трудящиеся массы всех народностей Туркестана. Прошу передать мой особый привет трудовому населению моей родины — Семиречья и моего родного города Пишпека. Как уроженец Туркестана, приложу все усилия к тому, чтобы желанная помощь пришла к вам как можно скорее. С социалистическим приветом! Фрунзе».