Все впереди
Шрифт:
— Браво, Зуев! Теперь мы дернем с Ивановым каберне! Что? Рислинг? Что такое рислинг? О, твои соседи снова стучат. Зуев, а какие стенки у твоей субмарины? Там-то у тебя никто не стучит?
— Еще как стучат.
Медведев захохотал:
— А ты? Ну и что тогда ты?
— А я сплю. Продолжаю спать, хоть бы что.
…Иванов резко опрокинул в рот то, что налил ему Зуев. В стакане оказался коньяк. Иванов отломил квадратик от размякшей шоколадной плитки. Было уже утро. За окнами давно растаяла
Иванов, теряя ощущение реальности, с пятого на десятое слушал разговор, все еще не желая или не умея пристроиться к их продолжающемуся диалогу. «Они говорили, наверное, всю ночь, у них традиции. А что он? Он помолчит. Кто бы мог ожидать? Медведев… Умница. Тот самый, что предсказывает события…» И вдруг Иванову захотелось узнать, вернее проверить, точно ли он их предсказывает:
— Дмитрий Андреевич, как вы думаете…
— Зуев? Налить! Он со мною на «вы».
— Как вы думаете, — продолжал Иванов, — что с вами будет, если вы будете пить? Что будет с вашей женой?
Медведев вскочил:
— Старик, у меня… — он заходил по комнате. — У меня, кажется, нет больше жены… Во всяком случае, той жены, какая была. Жена была, но всего лишь в моем воображении. А почему ты сам не женишься?
Иванов ответил не сразу:
— Каждой дурочке хочется Великой Любви. Каждая только и мечтает не меньше как об испепеляющей страсти. А я заурядный лекарь! На африканского мавра никак не тяну.
— Я тоже! — засмеялся Медведев. — Капитан-лейтенант Зуев, а вы?
— Я не согласен с вами… — сказал Зуев. — Конечно, куда ни сунься — везде одна сплошная любовь. Вернее, говорильня. В кино, в книгах… Все толкуют о любви, даже пенсионеры. По радио только и слышно: любовь, любовь… Действительно, кто только не мечтает, кто не болтает об этой самой любви? Да ты не мечтай, черт побери, а люби! Не обязательно по Шекспиру…
— Верно, Зуев, все верно, — Медведев трезвел.
— А что остается, как не мечтать? Если он или она ни на что более не способны? Если у него или у нее духовная импотенция? Ничего не может, шабаш! Только говорить и мечтать. Но все равно, я не согласен с вами…
Раздался телефонный звонок. Медведев сделал Зуеву знак: «Меня здесь нет!» Зуев подошел к телефону, снял трубку, послушал, сказал несколько непонятных коротких фраз и вернулся к приятелям:
— Дима, твоей персоной интересуется Бриш. Я сказал ему, что ты у тещи на даче. Согласись, не очень-то хорошо врать. Да еще друзьям.
Медведев, думая о чем-то своем, снова глотнул рислингу:
— Переживет. Как вы считаете, почему Николая первого называют реакционером?
— Ну, как… — Иванову вдруг захотелось вспомнить, что же было вчера. — Повесил пятерых декабристов. И тэдэ и тэпэ.
— Ошибаешься, братец, главным образом не поэтому.
—
— Потому, что он сжег первое издание Библии. Он не признавал пятикнижия…
Зуев ушел, вымыл лицо и принес бутылку водки — вероятно, последнее, что имелось в его запасах.
— Это самоубийство, — проснулся Иванов, — пить водку после сухого и коньяка — это самоубийство.
— А может, убийство? — опять как-то необычно задумчиво произнес Медведев. — Впрочем, убийство и самоубийство — это одно и то же.
— Ну нет уж! — Иванов попытался встать. — Совершенно разные вещи.
— Да в чем же разница? — ухмыльнулся Медведев.
Зуев больше не слушал их, он спал на диване.
— Во-первых, в одном случае смерть принудительная, в другом — добровольная, во-вторых…
— Не говори мне о смерти! — резко перебил Медведев. — Мы ничего не знаем о ней. Ничего! А что такое убийство, знаем великолепно. Оно безнравственно. И кого ты убил, другого или себя, — это не столь важно.
— Нет, важно! — не сдавался Иванов. — Для самоубийства нужна, по крайней мере, смелость, воля.
— А для убийства? Разве не нужна эта самая смелость? Впрочем, любое убийство, в том числе и самоубийство, совершается чаще всего из трусости… А еще чаще — случайно.
Зуев храпел под этот полупьяный, но вполне осмысленный треп. Иванов и спал и не спал, ему что-то снилось, но он в то же время разговаривал с Медведевым, причем довольно логично.
Энергия же Медведева, видимо, еще только набирала разгон… И когда к полудню Зуев проснулся и разбудил нарколога, Медведева не оказалось на месте. Он исчез, не оставив после себя никаких следов, кроме своей клетчатой с ремешком кепчонки.
Пока Зуев разговаривал по телефону, Иванов успел сделать себе горячий душ. «Почему мы должны бегать за ним? — думал нарколог. — Черт с ним, пусть побесится». Но под спудом таких рассуждений — и это Иванов подсознательно ощущал — тихо струилась недоуменная горечь, может быть, даже жалость к Медведеву. У Зуева настроение было отнюдь не лучше.
— Звонила Наталья, — доложил он. — Люба хотела с ней приехать, но я сказал, что Медведев исчез.
— А Бриш? Не звонил? — спросил Иванов.
— Конечно, звонил. И самый первый. Мишка сыграл мне подъем, ну, а я уж тебе. Говорит, что вся группа ничего не делает. По институту ходят всякие толки.
— Он что, уже работает в медведевской группе?
— Так точно. Уже.
— Мне тоже надобно на работу! — разозлился Иванов.
— Зачем тебе ехать куда-то? Здесь тоже практика. — Зуев налил в стакан водки. — Смотри!
Иванов не стал смотреть и выплеснул свою порцию в форточку.
Зуев поморщился: