Все время мира
Шрифт:
Эштон быстро размышлял. Если ее слова — правда, то это дает ему определенное преимущество.
— Тогда получается, — продолжил он, — что у вас нет прямого контроля над материей и вы вынуждены действовать через агентов-людей?
— Да. Даже эти браслеты были сделаны здесь, под нашим ментальным руководством.
Она объясняла слишком многое и слишком охотно, обнажая всю свою слабость. В сознании Эштона вспыхнул тревожный
— В таком случае, как мне кажется, — медленно проговорил он, — вы не можете заставить меня вернуть браслет.
— Совершенно верно.
— Это все, что я хотел узнать.
Теперь она улыбалась, и было в ее улыбке нечто такое, от чего Эштон похолодел.
— Мы не мстительны и не злы, мистер Эштон, — негромко сказала она. — И то, что я хочу сейчас сделать, взывает к моему чувству справедливости. Вы попросили браслет — можете оставить его себе. А теперь я расскажу, насколько он вам окажется полезен.
На секунду Эштона охватило безумное желание вернуть акселератор. Вероятно, она угадала его мысли.
— Нет. Уже слишком поздно. Я настаиваю на том, чтобы браслет остался у вас. В одном я могу вас заверить. Он не испортится. И прослужит вам, — снова загадочная улыбка, — всю оставшуюся жизнь.
Не возражаете, если мы пройдемся, мистер Эштон? Я завершила свою работу здесь и хочу бросить прощальный взгляд на ваш мир, прежде чем покинуть его навсегда.
Не дожидаясь его ответа, она направилась к железным воротам. Снедаемый любопытством, Эштон последовал за ней.
Они шагали молча, пока не остановились среди замерших на Тоттенхем Корт-роуд машин. Она немного постояла, разглядывая деловую, но неподвижную толпу, и вздохнула:
— Мне жаль их всех, и вас тоже. Мне очень хочется знать, чего вы смогли бы добиться.
— И как понимать ваши слова?
— Совсем недавно, мистер Эштон, вы сказали, что будущее не может влиять на прошлое, потому что это может изменить историю. Проницательное замечание, но, боюсь, неуместное. Видите ли, у вашего мира уже нет истории, которую можно изменить.
Она указала куда-то в сторону, и Эштон быстро обернулся. На противоположной стороне улицы возле стопки газет сидел мальчишка-газетчик. Ветер, дующий в неподвижном мире, изогнул первую страницу одной из них под невероятным углом, и Эштон с трудом прочитал:
СЕГОДНЯ ИСПЫТАНИЕ СУПЕРБОМБЫ
Голос женщины прозвучал словно из непостижимой дали:
— Я вам уже говорила, что путешествие во времени даже в столь ограниченной форме требует высвобождения огромного количества энергии — гораздо большего, чем выделяется при взрыве одной бомбы, мистер Эштон. Но эта бомба стала лишь начальным импульсом…
Она указала на землю под их ногами:
— Знаете ли вы что-нибудь о своей планете? Вероятно, нет; ваша раса узнала так мало. Но даже ваши ученые установили, что на глубине двух тысяч миль у Земли имеется плотное жидкое ядро. Оно состоит из сжатого вещества и может существовать в одном из двух стабильных состояний. Получив определенный импульс, ядро может перейти из одного состояния в другое — так карточный домик рушится от прикосновения. Этот переход, мистер Эштон, высвободит столько же энергии, сколько все землетрясения за всю историю планеты. Океаны и континенты взлетят в космос, и у Солнца появится второй пояс астероидов.
Эхо этого катаклизма разнесется на века и на долю секунды приоткроет нам щелочку в ваше время. За эту секунду мы попытаемся спасти все, что сможем, из сокровищ вашего мира. Это все, что в наших силах, и даже если ваши мотивы были чисто эгоистичными и нечестными, вы оказали своей расе услугу, о которой и не подозревали.
А теперь я должна вернуться на наш корабль, который ждет меня почти через сто тысяч лет над останками Земли. Браслет можете оставить себе.
Перемещение оказалось мгновенным. Женщина внезапно застыла и превратилась в одну из статуй на безмолвной улице. Эштон остался один.
Один! Он поднес к глазам поблескивающий браслет, загипнотизированный изяществом его работы и скрытой в нем мощью. Он заключил сделку и должен выполнять ее условия. Он может прожить до конца отмеренную ему при рождении жизнь — ценой изоляции, какой не знал ни один человек. Но если он выключит браслет, последние секунды истории неумолимо просочатся у него между пальцами.
Секунды? У него нет даже секунд — Эштон знал, что бомба, наверное, уже взорвалась.
Он уселся на край тротуара и задумался. Торопиться некуда; надо обдумать все спокойно и без истерии. В конце концов, времени у него предостаточно.
Все время мира.