Все-все-все весёлые рассказы
Шрифт:
Аркадий Аверченко
Рис. А. Власовой
Серёжкин рубль
Звали этого маленького продувного человечка: Серёжка Морщинкин, но он сам был не особенно в этом уверен… Колебания его отражались даже на обложках истрёпанных тетрадок, на которых иногда
«Сергей Мортчинкин».
То:
«Сергей Мортчинкен».
Эта неустанная, суровая борьба с буквой «щ» не мешала Серёжке Морщинкину изредка писать стихи, вызывавшие изумление и ужас в тех лицах, которым эти стихи подсовывались.
Писались стихи по совершенно новому способу… Таковы, например, были Серёжкины знаменитые строфы о пожаре, устроенном соседской кухаркой:
До соседей вдруг донёсся слух,Что в доме номер три, в кухНе, горел большой огонь,Который едва-едва потушили.Кухарку называли «дурой» миллиОн раз, чтобы она смотрела лучше.За эти стихи Серёжкина мать оставила его без послеобеденного сладкого, отец сказал, что эти стихи позорят его седую голову, а дядя Ваня выразил мнение, что любая извозчичья лошадь написала бы не хуже.
Серёжка долго плакал в сенях за дверью, твёрдо решив убежать к индейцам, но через полчаса его хитрый, изобретательный умишко заработал в другом направлении… Он прокрался в детскую, заперся там и после долгой утомительной работы вышел, торжественно размахивая над головой какой-то бумажкой.
– Что это? – спросил дядя.
– Стихи.
– Твои? Хорошие?
– Да, это уж, брат, почище тех будут, – важно сказал Серёжка. – Самые лучшие стихи.
Дядя засмеялся.
– А ну, прочти-ка.
Серёжка взобрался с ногами на диван, принял позу, которую никто, кроме него, не нашёл бы удобной, и, сипло откашлявшись, прочёл:
Люблю грозу в начале мая,Когда весенний первый гром,Бразды пушистые взрывая,Летит кибитка удалая…Ямщик сидит на облучкеВ тулупе, синем кушачке…Ему и больно, и смешно,А мать грозит ему в окно.– Гм… – сказал дядя. – Немного бестолково, но рифма хорошая. Может, списал откуда-нибудь?
– Уж сейчас и списал, – возразил Серёжка, ёрзая по дивану и пытаясь стать на голову. – На вас разве угодишь?
Дядя был в великолепном настроении. Он схватил Серёжку, перевернул его, привёл в обычное положение и сказал:
– Так как все поэты получают за стихи деньги, получай. Вот тебе рубль.
От восторга Серёжка даже побледнел.
– Это… мне? И я могу сделать, что хочу?
– Что тебе угодно. Хоть дом купи или пару лошадей.
В эту ночь Серёжке спалось очень плохо – рубль, суливший ему тысячи разных удовольствий и благ, будил хитроумного мальчишку несколько раз.
Утром Серёжка встал чуть ли не на рассвете, хотя в гимназию нужно было идти только в девять часов. Выбрался он из дому в восьмом часу и долго бродил по улицам, обуреваемый смутными, но прекрасными мыслями…
Зайдя за угол, он вынул рубль, повертел его в руках и сказал сам себе:
– Интересно, сколько получится денег, если я его разменяю?
Зашёл в ближайшую лавочку. Разменял.
Действительно, по количеству – монет оказалась целая уйма – чуть ли не в семь раз больше… но качество их было очень низкое – маленькие, потёртые монетки, совсем не напоминавшие большой, толстый, увесистый рубль.
– Скверные денежки, – решил Серёжка. – Их тут столько, что немудрено одну монетку и потерять… Разменяю-ка я их обратно.
Он зашёл в другую лавчонку с самым озабоченным видом.
– Разменяйте, пожалуйста, на целый рубль.
– Извольте-с.
Новая мысль озарила Серёжкину голову.
– А может… у вас бумажный есть?
– Рублёвок не имеется. Есть трёхрублёвки.
– Ну, дайте трёхрублёвку.
– Это за рубль-то! Проходите, молодой человек.
Опять в Серёжкином кармане очутился толстый, тяжёлый рубль. Осмотрев его внимательно, Серёжка одобрительно кивнул головой:
– Даже лучше. Новее того. А много можно на него сделать: купить акварельных красок… или пойти два раза в цирк на французскую борьбу (при этой мысли Серёжка согнул правую руку и, наморщив брови, пощупал мускулы)… а то можно накупить пирожных и съесть их сразу, не вставая. Пусть после будет болеть желудок – ничего – живёшь-то ведь один раз.
В это время кто-то сзади схватил Серёжку сильной рукой за затылок и так сжал его, что Серёжка взвизгнул.
– Смерть приготовишкам! – прорычал зловещий голос. – Смерть Морщинкину.
По голосу Серёжка сразу узнал третьеклассника Тарарыкина, первого силача третьего и даже четвёртого класса – драчуна и забияку, наводившего ужас на всех благомыслящих людей первых трёх классов.
– Пусти, Тарарыкин, – прохрипел Серёжка, беспомощно извиваясь в железной руке дикого Тарарыкина.
– Скажи: «Пустите, дяденька».
– Пустите, дяденька.
Удовлетворив таким образом своё неприхотливое честолюбие, Тарарыкин дёрнул Серёжку за ухо и отпустил его.
– Эх, ты – Морщинка – тараканья личинка. Хочешь так: ты ударь меня по спине, как хочешь, десять раз, а я тебя всего один раз. Идёт?
Но многодумная голова Серёжки работала уже в другом направлении. Необъятные радужные перспективы рисовались ему.
– Слушай, Тарарыкин, – сказал он после долгого раздумья. – Хочешь получить рубль?
– За что? – оживился вечно голодный прожорливый третьеклассник.