Все выпито, все съедено! Ни слова!
Шрифт:
– Я Дима (так его зовут, ну ок)… Но можешь называть меня Нежить.
Дима/Нежить/Скелет потрогал свое лицо.
Кость. Череп.
Жестко.
–… Ты права, – сказал Дима. – Мне определённо чего-то не хватает.
– Может быть кожи?
– Точно! Люблю тебя.
Пауза.
– Не стоит, – сказала Клоу еле слышно и смущенно потупившись.
– Прости, не расслышал, что ты сказала? – спросил Скелет.
– Неважно.
– Простите, это магазин женской одежды? – спросил Дима/Нежить/Скелет у полумертвой девушки за стойкой.
– Нет, это магазин мужской одежды, – ответила она.
Немного подумав Дима сказал:
– То же сойдет.
Нежить содрал с продавщицы кожу. Полудохлая наконец сдохла окончательно. Она давно к этому стремилась. Животные умирают когда с них заживо сдирают кожу. Люди тоже животные.
Но я их люблю.
– Я хочу вернутся в школу, – сказал Дима.
– Ты был отличником? – спросила Клоу. Она уплетала спагетти с мясом летучей мыши. Накрутила на вилку, погрузила в рот.
– Нет, я учился так себе.
– Тогда почему хочешь вернутся в школу? Ты был крутой?
Дима отрицательно покачал головой. Кожа плохо на нем сидела: слишком туго. Нежить напоминал Скелет обтянутый кожей…
– Нет, – сказал он. – Ты же ходишь в школу?
– Угу…
Клоу насадила на вилку кусочек летучемышечного мясца.
– Я хочу вернутся в школу) – повторил Дима жутко улыбнувшись.
Клоу закатила глаза :|
Школьный коридор. Нежить и Клоу гадают на картах Торо. К ним подошел голубоглазый парниша. Он был красивый, вы бы отсосали ему член не задумываясь («не пропеть, не прочесть»).
– Достойная замена мне, – сказал парниша обращаясь к Клоу; потом повернулся к Диме – Как тебя зовут, чувачек?
– Дима, – сказал Нежить.
Голубоглазый красавчик беззвучно рассмеялся.
– Звучит жестко… Мой тебе совет, Дима: развлекись с ней пару раз если не брезгуешь и бросай! Она та еще шкурка…
Дима/Скелет/Нежить дрался жестока. Кровь и выбитые зубы устилали пол раздевалки. Голубоглазый плачет кровавыми слезами сидя в углу и закрывая свой окровавленный рот дрожащими руками. Смеется познав безумие?
– Как я выгляжу? – спросил Дима. Кожа продавщицы почти вся слезла с его костей.
Пауза.
– Круто) – сказала Клоу и поцеловала его в голые зубы.
Похоронное бюро
Тьма сгущается над городом, мозги зависли. Серебристая луна в небе. Я слышу волчий вой. Крыши домов безлюдны, пусты и мертвы, как Марсиане.
Я сижу под уличным фонарем, зарабатываю геморрой. Мои руки дрожат: т-т-т-тт… Я хотел бы забыть то что произошло, но я никогда этого не забуду. (От поднятого шторма корабль перевернулся на волнах). Я даже сейчас не могу выбросить образы из головы, хотя я невероятно измотан. (В моей душе поселился глист. Я худею духовна)
Я поднимаю голову, шея хрустнула, но мне не больно. Мимо проносится автомобиль. Он так быстро промчался, что я не разглядел марки, что уж говорить о водителе и пассажире. Поток воздуха и огоньки. Удаляются… вжу-ууу-ххи-и…
Я встаю на ноги оперившись о столб уличного фонаря обклеенного рекламой и стикерами. Иду по тротуару держась за ребра. Вероятно они у меня сломаны. Может быть и селезенка лопнула… Отбитые почки: скорее всего.
В какой-то момент мои ноги подкашиваются. Я падаю на холодный асфальт. Тук – жопа. Адская боль пронзает все мое тело. Я переворачиваюсь на спину и начинаю плакать, как школьник у которого отобрали сменку старшики, чтобы из вонючих стелек сварить суп для лабрадора по кличке Борис… Как же хочется умереть. Оставить этот мир и эту боль. Во мне не осталось надежды. Она кончилась. Сосуд опустел. (Корабль идет ко дну. Наш корабль…)
Избавьте меня кто-нибудь от мучений… пожалуйста.
Я переворачиваюсь на живот (земноводная). Уперев кулаки в тротуар приподымаюсь на колени, пупок сейчас пукнет. Ребра как будто бы сейчас отвалятся и все мои внутренности вывалятся наружу. Упадут прямо на этот тротуар. Я что-то подобное видел в переулке за мясной лавкой.
Я слышу скулеж (умг-ууум-ммм-г… ). Ко мне подбегает собака. Она начинает вылизывать мне лицо. Зализывать мои раны. Бродячий пес которого я не знаю(– Надеюсь я смогу оказать тебе первую помощь, человек) . Я пытаюсь убрать его морду от своей морды. Он ласковый и меня это немного успокаивает, но мне надо идти дальше. Я не могу забыть то что произошло и я не могу оставить незаконченным то что начато. Я должен идти дальше. Я должен встать (ВСТАВАЙ!!!).
С треском в каждой жиле, в каждой костяшке я поднимаюсь. С горем пополам, но я снова на ногах. Собака крутится вокруг меня и жалобно скулит. Она белого цвета и пушистая. У меня нет для тебя еды…
Проносится еще одна машина. Ветер, огни… летающий пакет из супермаркета. Я один и мне нужно самому с этим справится. Больше некому. (Дом затрясло от поднявшегося ветра пришедшего с моря. Жалюзи зашумели, запрыгали. Люстра упала с потолка. Уцелевшие стеклянные осколки размером с бисер…).
Серое небо и прохладный ветер.
Возле кирпичной пятиэтажки спят ряды припаркованных автомобилей, за лобовухами которых мигают лампочки сигнализации. Красный, синий; синий, фиолетовый.
Открыл глаз.
Закрыл. Открыл, закрыл.
Дом выглядит неважно. Он давно не крашен и его никто не собирается ремонтировать; про него забыли. Ответственным плевать кто в нем живет и почему.
Мне в принципе тоже…
Единственное, что трогает: голоса и действия; очевидные раздражители – вот что действительно важно.
Любуясь пятиэтажкой я испытывал смятение. Глыбецк смотрелся Обителью по которой расселились «там», «под» и «в» острые Тени. Они, надломливаются, снуют по твердым и холодным углам; их присутствие ощущается везде даже в тепле уютной квартиры.
На лице Глыбецка так же есть Трещины.
В отличие от Теней – они прячутся. Тени что-то шепчут, а Трещины опасно трещат; и чьи-то острые пальцы с кривыми ногтями тянутся из трещин дрожа от мук и торжественного возбуждения.
– Свободны!.. Мы свободны…