Все закручено
Шрифт:
Опять у меня в комнате, Долорес сидит на кровати у меня в ногах, а мама подтыкает мне по бокам одеяло. Глаза у нее блестят от невыплаканных слез.
А мои нет. Мои сухие, как Сахара.
Буррен.
Мама убирает назад мои волосы и собирает ниточки с одеяла.
— Хочешь чего-нибудь поесть, родная?
Ее голос немного в отчаянии, пытается ухватиться хоть за какие-то действия, которые могли бы облегчить положение. Я качаю головой, не говоря ни слова. Потому что никакой
Ни в этот раз.
Она целует меня в лоб и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. А Долорес и я остаемся сидеть. Молча.
Наверно, я должна чувствовать… облегчение. Ведь совсем недавно, я думала, что именно это и хочу, так?
Проблема решена.
Но я чувствую только… сожаление. Раскаяние. Оно заполняет мои легкие и душит при каждом вдохе. Потому что глубоко внутри, за всем страхом, шоком и неопределенностью, я хотела этого ребенка. Я любила эту совершенную маленькую частичку Дрю и меня. Так сильно.
Я просто не успела во время этого осознать.
Слишком поздно. Не поймешь, пока не потеряешь.
Одни клише — но такие правдивые. Потом ко мне приходит мысль, и я откидываю одеяло и спрыгиваю с кровати. Открываю свой ящик, и начинаю в нем рыться, но все бесполезно.
Падаю на колени у шкафа и вытаскиваю оттуда мешок с вещами, который я привезла из Нью-Йорка. Роюсь в нем, как вдова, которая ищет свое кольцо.
— Кэти?
И тут я нахожу. Маленькую футболочку, что я купила тем вечером. Ту самую, которую собиралась подарить Дрю — чтобы сообщить великую новость.
Я смотрю на нее и чувствую, как подступают слезы. Глажу пальцами по надписи: БУДУЩИЙ ЯНКИ ПИТЧЕР. И снова я представляю того маленького мальчика. Моего сладкого мальчика.
Нашего.
Того самого, с глазами своего отца и неотразимой улыбкой. Того самого, которого никогда не будет. Я подношу футболку к лицу и вдыхаю ее запах. И я богом клянусь, что она пахнет, как детская присыпка.
— Прости. Прости.
У меня дрожат плечи, а из глаз потоп. Дыхание становится прерывистым, и я крепко прижимаю к себе футболочку, точно так же, как делают малыши со своими любимыми игрушками.
— Пожалуйста… я не хотела. Я просто испугалась… но я не собиралась…
Я не знаю, с кем я говорила — с собой или с ребенком, а, может, даже с Богом. Мне просто надо было выговориться, чтобы почувствовать эти слова, чтобы они стали реальностью. Чтобы вся вселенная узнала, что я этого не хотела.
Долорес гладит меня по спине, давая знать, что она рядом. Что она за моей спиной, как и всегда. Я поворачиваюсь к ней. И начинаю рыдать, прижимаясь к ее груди.
— Боже, Ди. Пожалуйста…
— Я знаю, Кейт. Знаю…
В ее голосе тоже слезы. Потому что так поступают друзья — разделяют твою боль. Твои страдания —
— Все хорошо… все будет хорошо, — пытается она.
Ее руки крепко меня обнимают, так сильно стараясь меня сдержать.
Я качаю головой.
— Почему? Я не понимаю. Почему это случилось? Дрю и я… а теперь еще и ребенок… и все напрасно. Напрасно.
Я вам говорила, что буду задавать вопрос почему, помните?
Долорес гладит меня по голове. Голос у нее спокойный.
— Я не знаю почему, Кэти. Хотела бы я знать, что ответить… но… я просто не знаю.
Мы еще немного вот так сидим. И постепенно, слезы утихают. Я снова ложусь в кровать, и Долорес садится рядом со мной. Снова смотрю на футболочку и качаю головой.
— Мне так тяжело. Никогда не знала, что может быть так тяжело.
— Может, ты чего-нибудь хочешь, Кейт?
Из глаз еще тихонько бегут слезы. А голос звучит болезненно.
— Я хочу Дрю. Хочу, чтобы он был здесь.
Если бы в мире было все так, как и должно, он был бы здесь. И был бы также подавлен, как и я. Он бы старался это скрыть, но я бы все равно знала. Он бы забрался в эту кровать вместе со мной, держал бы меня крепко, и я бы чувствовала себя в безопасности, и чувствовала бы себя любимой… и прощенной.
Он бы сказал мне, что просто еще не время. Но если я хочу детей, он заделает мне дюжину. Дрю любит переборщить.
А потом он бы меня поцеловал. И это было бы мило и нежно. А потом он бы сморозил какую-нибудь глупость, типа «Просто представь, как мы повеселимся, когда будем их делать». И я бы улыбнулась. И боль хоть на чуть-чуть, но стала бы меньше.
Просто от того, что он рядом.
Долорес кивает и тянется за телефоном. Но моя рука ложится на ее руку, что бы ее остановить. Она смотрит на меня с пониманием, будто уже знает, о чем я думаю. И, возможно, она знает.
— Он придет, Кейт. Ты знаешь, что придет.
Я качаю головой.
— Тебя там не было, Долорес. Он был… в ярости. Я никогда не видела его таким злым. Это было так … будто, я предпочла ребенка ему. Будто я предала его.
От нахлынувших воспоминаний я закрываю глаза.
— Он будет счастлив. Будет рад, что ребенка нет… и тогда я его возненавижу.
А после всего, что случилось — я просто не готова ненавидеть Дрю Эванса.
Долорес вздыхает. И убирает руку от телефона.
— Думаю, ты не права. Я первая, кто будет говорить, что Дрю тот еще идиот, но… не могу представить, что бы он чувствовал себя счастливым из-за того, что доставляет тебе боль. Только не это.
Я ничего не отвечаю, потому что дверь в мою спальню открывается. И входит Билли. Он выглядит уставшим, лицо мрачное, и я понимаю, что мама ему все рассказала.