Все женщины - химеры
Шрифт:
Полицию больше интересует, кто стрелял у меня дома и зачем стрелял, а ОМОНу любопытно только, как это я всех замочил, а если не я, то кто? Но ОМОН - тоже полиция, с ними проще, они все действуют, как говорится, в рамках правового поля, а вот частные корпорации, что практически все вышли из наиболее успешных бандитов, а также из тех омоновцев, что умеют перешагивать через правила… да, они могут стать проблемой, но я с пугающим чувством уверенности считаю, что как- то справлюсь. Здесь все мыслят рационально, и если бы даже кто-то увидел,
Главное, нигде не засветиться. К счастью, пока что действовал при отключенном наблюдении, хоть у себя дома, хоть там на складе или в особняке магната.
Мариэтта покосилась на меня несколько удивленно.
– Что с тобой?
Я переспросил обеспокоенно:
– А что не так? У меня слюни текут?
– Как раз не текут, - ответила она.
– У тебя совсем другое лицо. О чем думаешь?
Я пожал плечами.
– Ни о чем. Я же современный человек, за нас думают партия, правительство и олигархи.
– Да?
– спросила она с сожалением.
– Извини…
– А что?
– Да так, - ответила она, наблюдая за дорогой.
– Показалось.
– Что показалось?
– Ты показался, - ответила она.
– Но сразу спрятался. Только краешек и успела увидеть.
– И что… понравилось?
– Не рассмотрела, - ответила она независимо.
– Высунься еще, хорошо?
– А не вдаришь?
– Не в этот раз.
– Я высунутый не понравлюсь, - объяснил я.
– Человек должен быть засунутым все время. Иначе он не человек, а Митрофанушка, что требует признания таким, какой он есть, такая вот неповторимая демократическая цаца. Чем глубже человек засунут, тем он интеллигентнее, корректнее и толерантнее.
Она воззрилась на меня в изумлении.
– Ты чего мелешь?
– Преподаю азы культуры, - сообщил я великодушно.
– Полиция у нас должна быть в меру культурной. Не совсем уж, иначе какая она тогда полиция, но в меру, в меру… Для полиции.
Браслет на запястье дернулся, я опустил на него взгляд, Мариэтта тоже покосилась в ту сторону.
– Звонок? Можешь на лобовое стекло. Если, конечно, не личные постыдные тайны.
– Ой, - сказал я заинтересованно, - а какие еще есть постыдные?
– Даже и не знаю, - отрезала она.
– Я девушка скромная и порядочная. Предполагаю только, что все еще находят или придумывают что-то постыдное, а ты, конечно, тут как тут. Вернее, там как тут.
– Клевета, - отрезал я с достоинством.
– Для партии, правительства и всяких органов всегда открыт!
По движению кисти на лобовом стекле появилась шикарно окрашенная гостиная Бориса, а сам он сунулся довольной мордой к объективу, закрывая весь вид.
Я видел, как бросил взгляд на Мариэтту, но она в полицейской форме, а еще видно, что не косплей, так что вроде бы и не женщина.
– Женька, - сказал он жарко, - у меня завтра вечеринка!… Придешь?
– Занят, - ответил я.
– Да брось, - сказал он с жаром и уже не обращая внимания на Мариэтту вовсе.
– У нас будет весело. Приходи!… А то перекос, на две девчонки больше.
– Ну и что, - сказал я, - если вас будет много, - все позабавятся в меру своей испорченности и раскрепощенности.
– Знаю, - ответил он, - но я, как хозяин, хочу учесть и нюансы… Приходи! Обе вполне вдувабельные.
– Не, - ответил я, - извини, у меня тут срочный звонок…
Я отрубил связь, Мариэтта ядовито усмехнулась.
– Двое лишних вдувабельных, надо идти.
– Зачем мне коржики, когда рядом пирожок?
– А вдруг и там сладкие пирожки?
– Тогда здесь тортик, - заявил я.
– Ты все еще мой психологический портрет дорисовываешь? Брось, я хочу остаться загадкой. Таинственным незнакомцем из ночи.
– А вот наше полицейское управление не хочет, - пояснила она.
– У нас все тайны должны быть раскрыты.
– Не дамся, - заверил я.
– Ты ведь только из-за этого меня в постели мнешь и тискаешь? Вот и буду держаться как можно дольше.
Она проворчала довольным голосом:
– Оказывается, ты способен и на оригинальные комплименты…
Я вспомнил одну из жарких дискуссий трансгуманистов, где Данила объяснял всю эту терпимость к геям, педофилам и зоофилам, к самым разным перверсиям именно стратегией победного шествия к сингулярности. Дескать, нужно чем угодно занять этих придурков, лишь бы хоть как-то работали и не воевали. Нужно выиграть еще хотя бы два десятка лет без катаклизмов, и мир станет таким, что войны и катаклизмы станут невозможны, а мы все придем к сингулярности и постчеловечеству.
Мариэтта буркнула:
– Ну вот, харя снова другая. Ничего, скоро мы и мысли научимся записывать!
– Не успеете, - сказал я.
Не знаю, как она истолковала, но впереди уже показалась караульная будка въезда в коттеджный поселок, я почти ощутил, как нас обшаривают незримые лучи охранной системы, прощупывают и определяют, нет ли оружия, а если есть, как вон у Мариэтты, то на кого зарегистрировано и есть ли у нее разрешение носить при себе и в нашем поселке.
Дома, сбросив форму полицейского, она заодно сняла и кобуру с пистолетом, в одних прозрачных трусиках взялась готовить на кухне ужин.
Яшка спит на диване, но услышал звяканье посуды, что значит - кормить будут, ринулся к нам, попытался красиво спрыгнуть, но позорно брякнулся, обиженно нявкнул, но мужественно вскочил и заковылял ко мне на ручки.
– Бряконявка какая-то, - прокомментировала Мариэтта, - бряк, нявк, ну что за крокодил недоразитый?
– Няшка мой, - сказал я гордо.
– Правда, он няшистый?
– Фу, - ответила она.
Я кивнул в сторону ее грозного оружия, что осталось на вешалке у входа.
– А если снова нападут?