Все женщины – химеры
Шрифт:
Он скривился.
– Что за бред?.. Как можно выращивать Улучшателей? Это таинство, вдохновение, дивное озарение!.. Никто не знает, кто и почему становится Улучшателем!
Он умолк, на лице отразилось отвращение и некоторое разочарование, что и я тоже оказался таким же тупым дураком, как и тысячи тысяч остальных, которых насмотрелся за свою жизнь.
– Вот потому-то, – ответил я осторожно.
– Что?
– Мир не меняется, – ответил я. – Даже Улучшатели его не изменят… не слишком изменят, если их не будет хотя бы по одному в каждом селе. Но откуда им взяться, если все, у кого есть амбиции, прут в маги?
Он скривился.
– При чем тут маги?
– Потому что, – ответил я как можно мягче, – в природе может быть либо Улучшательство, либо магия.
Он поморщился.
– Что за бред?
– Это не я придумал, – сказал я, защищаясь. – Вы же мудрец, подумайте!..
Он морщился все больше, кривился, наконец проговорил с ленивой тоской:
– Ладно, я оставляю тебя здесь. Все-таки ты отличаешься от остальных. Я еще не все рассмотрел в тебе. Хотя я за всю жизнь только двух Улучшателей встречал, но они… ничем не отличались от остальных.
– Они вас разочаровали? – спросил я с сочувствием.
– Ты даже не представляешь, – произнес он таким равнодушным и бесцветным голосом, что у меня побежали мурашки по спине, – как это – быть бессмертным…
– Ого, – сказал я с завистью, – это же как здорово!.. А ваше предложение остаться… Да, я понимаю, как много знаете и какой шанс научиться я упускаю… Я бесконечно польщен, но не могу остаться! Меня ждут друзья. Боюсь, им без меня придется очень плохо.
Он буркнул сквозь зубы:
– А кто тебя спрашивает?
– Но я не могу остаться! – возразил я. – Во мне нуждаются!
– Ерунда, – проговорил он лениво. – Все пройдет. Ты мне любопытен. Правда, немного…
Я вздохнул, сказал размереннее:
– Зачем я вам?.. Как игрушка?.. Настоящая жизнь в большом мире!
Он вяло отмахнулся.
– Если бы я возжелал, разрушил бы тот мир… но он не стоит того, чтобы я даже шевельнул ногой. Там все будет такое же и через тысячу лет. Даже людишки не поменяются: такие же грязные, глупые и лживые.
– Они будут лучше, – заверил я. – И можно сделать лучше!
– Нет, – ответил он так же бесцветно, – я уже насмотрелся. Ничего не меняется… Ты можешь спать вон там на ковре…
– Спасибо, – сказал я, – что не на тряпочке.
Он поморщился.
– Могу велеть и на тряпочке. Ты отныне мой раб.
– За что? – спросил я. – Рабы – плохие слуги и никакие помощники. Не опасаетесь, что когда-то смогу всадить вам в спину кинжал?
Он раздраженно дернул щекой.
– А здесь они есть?.. Не важно, я закрыт заклятием Прентиса. Оно не пропустит ни лезвие кинжала, ни меч, ни стрелу, ни топор… Когда-то меня ранили, еще в юности, я с той поры сумел усилить свою защиту и поработать над выживаемостью. Потому даже и не мечтай…
– Ладно, – проговорил я смиренно, – но в этом мире есть все-таки новое… Взгляните на мой браслет. Таких не было, а сейчас есть. И сила в них велика и вам непонятна…
Он презрительно поморщился.
– Дай-ка сюда!
Голос его прозвучал повелительно, я торопливо шагнул к нему, на ходу отстегивая браслет. На мгновение ощутил, как вхожу через некую пленку, что мгновение сопротивлялась, но пропустила, явно по приказу хозяина.
Я протянул браслет, держа его на открытой ладони, но уперся в еще один силовой пузырь. Чародей сделал досадливое движение пальцем, защита исчезла.
– Вот, – сказал я, – смотрите…
Он молча принял браслет, крупный циферблат засветился дивными красками, оттуда полилась мелодия Мэд Лав, а на крохотном экране начали плясать обнаженные девушки из группы подтанцовки.
– Действительно, – проговорил он пораженно, взгляд его не отрывался от циферблата, – никогда и никто… Я такие заклятия даже не представляю…
Сердце мое колотится как никогда, я сосредоточился, в обеих ладонях появились рукояти тяжелых пистолетов.
Я вскинул их на уровень глаз и нажал на скобы. Грохот выстрелов показался чересчур громким, силовой кокон возвращает звуки. Пули ударили колдуна в грудь, но я поспешно поднял стволы, и две пули ударили в раскрывшийся рот.
Заклятие оборвалось на первом же слоге, я всадил еще две пули в глотку, а следующими разнес лоб. Кровь ударила толстыми струями во все стороны, но я, сцепив челюсти, всаживал пулю за пулей в это тело, уже превратил в кровавое месиво голову, искромсал шею и почти распотрошил грудь и живот, словно долго рубил огромным топором.
Он все еще вздрагивал, я чувствовал, как его тело пытается восстановиться, потому сцепил челюсти и всаживал пулю за пулей именно в то, что осталось от головы, а там все булькало, чавкало и пыталось сблизиться.
– Да чтоб ты подох, – крикнул я и, не придумав ничего лучшего, ухватил пару ближайших окровавленных кусков и швырнул в камин.
Россыпь багровых углей на мгновение заволокло с шипением смрадным паром, но тут же очистилось, а я, воспрянув духом, начал хватать все, что осталось, и с яростью бросал поспешно в огонь.
Когда зашвырнул последний клочок кожи, сорванной пулей с черепа, над головой раздался треск. Я в страхе вскинул голову, по далекому своду пробежала изломанная трещина, а к ней наискось метнулись еще две.
Огромные куски задвигались там, я торопливо отскочил под защиту стены, но и она подрагивает, внутри сухой треск, шорох, словно тысяча гигантских крабов пытается вырваться наружу.
Со смертью чародея, мелькнуло воспоминание, исчезает все, что он создал и поддерживал магией, так что это и есть доказательство, что я его все-таки убил. Но это такое доказательство, что убьет и меня…
Я не успел увернуться от рухнувшей статуи с верхушки колонны, она обрушилась мне на голову, огромная, как ствол столетнего дуба, я ощутил… не удар, а как будто на меня высыпали мешок песка.