Всё золото мира
Шрифт:
Что касается Риты – то она всегда говорила, что подобные дома ей нравятся – в них легко прятаться. От кого прятаться и зачем – она не уточняла, да и не нужно было. С Ритой вообще все было просто – она никогда не изображала из себя кого-то, кем не являлась. А являлась она… «жрицей любви»? – так, что ли, их называли в старых испанских балладах, которые романсеро пели под балконами? Ну, может, и жрица… Говорить о ней как о проститутке – язык не повернется, хотя по сути – какая разница?
«Разница – социальная, – думал Антонио. – Она принадлежит к той же профессии, но к иному социальному слою, к иному уровню…» Антонио был единственным
– Вот вы, тупые крестьяне, готовы на эту певичку день и ночь дрочить, – обратился тогда Хорхе к своему окружению. (Он мог сказать и похлеще – ему, Хорхе Гальярдо, любимому сыну главы мафии Менандеса, в любом случае никто не решался возразить…) – Вы будете на нее глазеть, картинку эту на стенку приклеите. Но я готов дать сейчас вот эту тысячу рэндов одной бумажкой тому, кто назовет мне имя человека, изображенного на этой картине. Я уже не говорю о том, чтобы вы художника назвали. Ну? – И, убедившись, что желающих нет, Хорхе удовлетворенно закончил. – Вот то-то же! А мне такой человек сейчас для дела нужен.
– Это художник Рембрандт, босс. Картина называется «Портрет польского всадника», – вдруг раздалось откуда-то из-за спин собравшихся. – Кто точно на ней изображен – неизвестно.
Пауза длилась долго. И все это время Хорхе Гальярдо с интересом рассматривал ладного подростка, стоявшего в конце живого коридора, который сам собой образовался под взглядом Хорхе.
– Тебя Антонио зовут? – Хорхе гордился тем, что знал по имени всех своих людей – до последнего рядового, и никогда не ошибался в составе их семей. Если был в хорошем настроении, позволял себе поинтересоваться – как, мол, мать? Выздоровела? У нее же воспаление легких было, ты говорил…
Сейчас Гальярдо смотрел на Антонио так, будто видел впервые.
– Рембрандт, говоришь? Ну, иди сюда, герой и вот тебе твоя тысяча. А откуда ты знаешь о Рембрандте?
– Он в колледже учится, – угодливо сообщил Хорхе один из приближенных, десятник Генри. – Ребята смеются, говорят – толку от этого не будет.
– А потому и смеются, что тупые крестьяне! – Хорхе трахнул кулаком по столу. – И ничего им не надо, только смеяться над теми, кто в отличие от них, пытается хоть что-то узнать… Антонио, ты на них не сердись. Мужчина должен делать то, что решил делать. Ты решил учиться – учись. Моя тебе полная поддержка.
С того памятного разговора и стало Антонио светить солнце иного пути в группировке. Пути человека, приближенного к Хорхе. Именно ему доверял Гальярдо разного рода деликатные задания – как вот сейчас, например, с этим Луисом Барсено.
Рита для выполнения этого поручения почти идеальна. Она в группировке
Характер у Риты был независимый и право обращаться к ней с разного рода поручениями было лишь у немногих приближенных Хорхе. В свое время сам Хорхе и представил Рите Антонио – тогда тоже была деликатная ситуация – предстояло работать с каким-то шейхом из Эмиратов, и Рита, как всегда, блестяще справилась с делом. Потом бывали другие поручения – и их Хорхе уже передавал через Антонио, даже не сопровождая запиской или звонком. Рита привыкла: то, что исходит от Антонио – проверено и можно спокойно это выполнять.
Женщина сидела в своем любимом малинового цвета плюшевом кресле и занималась любимым делом – вышиванием. Арселия, ее экономка, – пожилая, благоообразня, седовласая, тихо дремала в соседнем кресле.
– Мира и благополучия! – поздоровался Антонио.
– Того же и вам… – Рита на минуту оторвалась от вышивания, взглянула в окно. – Что это ты один сегодня примчался? Где охрана?
– А кто нам с вами еще нужен, прекрасная донна? – Антонио говорил без улыбки. – Донна Рита, не сердитесь, но я вынужден прервать ваши занятия. Вы давно не видели Луиса Барсено? Вам надо его встретить до вечера. Вы ведь, мне кажется, хотели ему сказать что-то важное… Верно?
– Говори, кавалер, говори.
– И встретиться вы с ним хотели…
– В «Розе ковбоя», наверное?
– Нет, не в клубе. Ни в коем случае. Где-то за городом. Где тихо. И людей нет. Вы же любите тишину, донна Рита? Я думаю, озеро Ферра – помните такое? Там еще родничок в скалах, фонтанчик небольшой.
– Подожди. Это если от входа – надо оставить машину и пешком подниматься в гору – там еще лесенка такая узенькая ведет вверх?
– Абсолютно точно, донна.
– И что мне там с ним делать?
– Самое главное – чтобы он туда пришел, донна Рита. – И, увидев, что Рита потянулась рукой к телефону, Антонио остановил ее. – Я думаю, вам куда-то надо сейчас поехать по делам. И как раз, если захотите, клуб, где Барсено постоянно торчит, у вас по дороге. Даже лучше, если вы к нему на минуту заедете. Так просто будет вернее. Он ведь ваш давний поклонник…
– Давний, Антонио, давний, мой мальчик. – Рита поднялась с кресла и погладила Антонио по голове. – Я уже сама такая давняя, что страшно становится.
– Вы увидите его, донна, на озере в семь вечера, верно?
– Это уж как небо прикажет… Кто его знает, что нам жизнь сулит, правда, мальчик? – И, наткнувшись на немигающий взгляд Антонио, улыбнулась. – Ладно, в семь – так в семь.
Золото, золото, золото… Как ни вспоминай, а ничего достойного, посвященного золоту, в руской поэзии, кроме как «На земле весь род людской \ Чтит один кумир священный \ Он царит над всей вселенной \ Тот кумир – телец златой…» – пресловутых куплетов Мефистофеля, ставших бессмертными благодаря гению Шаляпина, так вот ничего запоминающегося о золоте – просто на ум не приходит. Да и «Куплеты»-то – совсем не русские, оригинальные стихи были ведь французами написаны.