Всегда говори «Всегда» – 4
Шрифт:
Наде показалось, что действительность стала плоской, неживой декорацией – деревья, площадка, играющий с Сашкой Димка, Ангелина, которая даже на прогулку теперь ходит с прической и ридикюлем.
– Он говорил, что теперь его могут… – донеслись из этой нереальности до нее слова Теодора. – Ну, вы понимаете… Надя, я не знаю, как это говорить!
Почему он не предложил ей выйти за него замуж?
Она бы просто сказала – нет.
Нет!
– Продолжайте, – попросила она, хотя больше всего на свете ей хотелось заткнуть уши.
– А потом
Не сдержав стона, Надя закрыла руками лицо.
– Зачем вы мне это говорите?! Уже ничего не исправить!
Как давно ей не загоняли нож в сердце по самую рукоятку! Так давно, что она отвыкла от этого…
Она хотела уйти, даже рванулась в сторону Димки и Ангелины, ища защиты у них, но Теодор удержал ее за руку.
– Я бы не сказал! Но Дима оставил вам это…
Он все-таки сделал жест, которого она от него ждала – сунул руку во внутренний карман пиджака и достал красную бархатную коробочку.
– Это… от Димы?!
Нож в сердце будто бы повернули, но больнее не стало – наоборот, стало легче…
– Да, да… Простите, что больно! И еще, вот…
Из того же кармана он вынул конверт, подписанный Димкиным почерком.
– «Наденьке», – не веря своим глазам, прочитала она, и крикливая птица в небе опять обозначила свое присутствие пронзительным, длинным воплем.
– Я… пойду? – попятился Теодор. – Если что-то нужно, я всегда ваш.
Декорации оставались плоскими, птица металась где-то над головой, а Надя держала в руках подарки из прошлого, признание с того света – Димкин призрак присутствовал где-то рядом, наверное, он и был той птицей, кружащей над головой.
– Димочка… – она подняла лицо к небу. – Димочка…
– Что-то случилось, Надя?! – тревожно крикнула Ангелина Васильевна.
Надя отрицательно покачала головой и отошла в ту часть двора, где буйный кустарник образовал почти непроходимые заросли. Когда зеленая стена заслонила ее от посторонних глаз, она открыла бархатную коробочку.
Потрясающей чистоты бриллиант поймал все лучи осеннего солнца и вернул их ей миллионом ослепляющих отблесков, которые словно говорили: «Люблю тебя! И после смерти – люблю!»
Кольцо пришлось впору на безымянный палец. Оно мягко обхватило его, словно родилось вместе с Надей и могло умереть только с ней.
Она развернула письмо и сквозь слезы, сквозь светлую боль стала тихо, вслух произносить Димкины слова:
– «Наденька, любимая, здравствуй! Как ты живешь, солнышко? Скучаешь без меня? Я тоже очень соскучился! Но вот видишь, как получилось… Не плачь, маленькая, это жизнь!»
Надя посмотрела на небо – птица перестала кружить, затихнув где-то в кроне высокого дерева.
– Это жизнь! –
Птица шумно сорвалась с ветки и улетела.
Оглянись вокруг…
Нужно возвращаться в реальность… и менять плоские декорации.
Надя спрятала письмо на груди и вышла из зеленых зарослей. Слезы закончились, словно летний ливень – короткий и бурный, – после которого обязательно выходит солнце.
У подъезда стоял красный «Лотус».
Олег, с невообразимо огромным букетом экзотически-прекрасных, как облако, вырастающих из красных бутонов, белых цветов, шел ей навстречу.
– Ты знаешь, я решил, что от судьбы не уйдешь…
– Я знаю, – сказала Надя, забирая букет. – Как эти цветы называются?
– Это жасмин с мыса Доброй Надежды. В честь тебя!
Маленький теплоход нес их по Москве-реке в сторону Коломенского.
Стоял осенний солнечный день, в меру теплый, в меру ветреный, а главное – выходной.
Ольга сидела на палубе и делала карандашом наброски. Рядом Машка совершала точно такие же действия.
Натурщик – голый по пояс Барышев – постоянно вертелся, то и дело пытаясь подсмотреть результат.
– Ну? Как я там?! – нервничал он. – Бицепсы прорисуйте!
– Все! – заявила Машка, рассматривая рисунок. – У меня готово.
– И у меня, – сказала Ольга.
– Можно смотреть! – крикнул Костик, вырвал у них рисунки и отнес Барышеву.
– Да-а… – протянул восхищенно Сергей. – Это я! И это тоже я!
– Правда похож?! – засмеялась Ольга. – Давно я не рисовала.
– И я, – добавила Машка.
– Очень похож! – заверил их Сергей. – Вижу руку мастера! Вернее, две руки.
– А где же я?! – У Костика от обиды задрожали губы. – Я ведь тоже позировал!
Все в растерянности уставились на него.
– Действительно, – пробормотал Сергей и весело гаркнул: – Где Костик?! Где Маша?! И Петьки с Мишей я здесь не вижу!
– И мамы нет! – передумав плакать, командирским голосом закричал Костик.
– Безобразие! Халтурщики! – продолжал бушевать Барышев, но, заметив, что привлекает внимание всех, кто находился на палубе, перешел на заговорщицкий шепот: – Придется вам помочь. А ну-ка…