Шрифт:
ПРОЛОГ
Мой дед был удивительным человеком. Он родился под грохот союзнических пушек, недалеко от отчаянно сражающегося Севастополя. Родился за два дня до гибели своего отца, капитана второго ранга Рихотина. Шёл тысяча восемьсот пятьдесят пятый год, год мужества и унижения русской армии, год смертельных для самолюбия императора Николая ударов, от которых он так и не смог оправиться.
А дед выжил. Несмотря на голод военных лагерей, по которым скиталась за мужем моя прабабка, антисанитарию обозных кибиток и невыносимую, удушливую жару, наполненную запахом гниющих ран от расположенных повсюду полевых госпиталей. Они с матерью вернулись в Петербург, и воспитанием моего деда занялся… его дед. Это был семидесятилетний действительный статский советник, его сиятельство граф Андрей Васильевич Рихотин. Живых свидетелей, способных хоть что-то
Павел рос в огромном особняке на Гороховой улице, недалеко от дома, где спустя полвека будет жить Распутин. Мне, человеку конца двадцатого столетия, это представляется поразительным! Детство моего деда прошло вдоль набережной Екатерининского канала, где он с розовыми от мороза щёчками гулял со старым графом. Вот они проходят мимо Казанского собора, и маленький Павлуша Рихотин считает колонны, смешно тыча пальчиком в воздух. Вот они пересекают Невский, городовой почтительно вытягивается во фрунт, а мальчик смотрит голубыми чистыми глазами на серое небо Петербурга. Их идиллия закончится, когда Павлу исполнится девятнадцать. Как и много лет назад, старый граф просчитался, дед решил пойти по стопам своего отца и стать военным. И снова… злоба, неприятие и разрыв. Дело дошло до того, что граф Андрей уехал жить в Швейцарию, но через год умер. Мама рассказывала, что никаких денег он после себя не оставил, то ли швейцарцы всё разворовали, то ли обида его была так сильна. Впрочем, Павлу остался графский титул, особняк на Гороховой улице и чувство вины перед своим дедом. Они больше никогда не увидятся, поручик Рихотин отправится в полк, и смерть графа Андрея в далёкой Швейцарии застанет его на Кавказе.
Я часто гуляю вдоль канала Грибоедова, бывшего Екатерининского канала, и едва уловимые тени прошлого преследуют меня. Холодное мартовское утро. Сани, в которых едет царь. После нескольких покушений его охраняют. Рядом верховой казачий разъезд. Вот они приближаются к мосту, вокруг много людей. Они приветствуют царя. Взрыв! Оглушённый казак-возница сидит на грязном снегу, вокруг крики, стоны раненых. Царь жив! Он медленно и как-то отстранённо бредёт по тротуару… Его уговаривают уезжать, но он медлит… Бредёт неверными шагами вдоль парапета… Вот от толпы отделяется ещё человек… Снова взрыв!
Смерть императора потрясла всю Россию. И совершенно непостижимым образом повернула жизнь нашей семьи. Моя бабка была назначена фрейлиной при новой императрице, а Павел Рихотин, уже ротмистр лейб-гвардии Преображенского полка, адъютантом при дворе великого князя.
Они обвенчаются спустя полгода. Будут очень счастливы в браке, бабка родит шестерых детей, здесь, в Петербурге, появится на свет и самый младший из них – мой отец, Василий Рихотин.
Дед участвовал в трёх войнах, брал Плевну, пережил крах русской армии в Русско-японскую и окончил службу в штабе генерала Брусилова в четырнадцатом. Революцию он встретил, будучи генералом в отставке. Мама рассказывала, как во время жуткого голода девятнадцатого года бывший генерал-лейтенант, кавалер ордена Святого Владимира, георгиевский кавалер, его сиятельство граф Павел Рихотин выменивал на хлеб и картошку драгоценности жены, бывшей фрейлины Её Императорского Величества Марии Фёдоровны…
Дед ненавидел новые порядки, но отчего-то с пониманием относился к революции. Никогда не думал об эмиграции. Даже в самые тяжёлые годы бывший
У меня сохранились его довоенные фотокарточки. Выпускники той самой Академии, где преподавал дед… Отец смотрит на меня чёрно-белым взглядом, полным достоинства. Умное лицо, так выделяющее его из массы простодушных, крестьянских лиц… Гены лейб-гвардии и былое величие сословия… По рассказам мамы, все двадцатые и половину тридцатых они скитались по гарнизонам. Первая дочь, моя сестра, умерла от полиомиелита в Туркестане. А потом был Халхин-Гол и Финская… Нападение Германии на СССР застало их в Ленинграде.
Уж не знаю, гримаса ли это судьбы или божий замысел, но войны огромной страны прокатились по нашей семье и проредили её с разницей в сотню лет. И вновь всё повторилось. Я пришёл в этот мир ровно в тот день, когда мой отец, гвардии майор Рихотин, был убит снайпером где-то под Ржевом.
Мне семьдесят шесть. Больше половины своей жизни я отгонял от себя прошлое. Я, потомок графского рода, столетиями служившего империи, стыдился… Стыдился того, чем должен был дорожить и гордиться. Как же я жалел об этом теперь! Я жалел, что так мало сумел спросить у матери. Как много я должен был спросить!
Неделю назад ко мне приехал незнакомый человек. Он оказался сотрудником старейшего банка Швейцарии. С его приходом история моего дальнего предка, графа Андрея Рихотина, получила новый, очень неожиданный поворот…
В 1874 году, незадолго до смерти, граф открыл в банке счёт и положил на него все свои деньги. В тот же день он выкупил банковскую ячейку, в которой разместил некие ценности. По условиям договора, оплата ячейки снималась с его счёта. Я не знаю, чего планировал мой предок, но то ли смерть пришла к нему неожиданно, то ли это был жест какой-то злой мести моему деду, но только о существовании счёта и ячейки не знал никто. Шли годы и десятилетия, банк исправно снимал свои барыши, но теперь, спустя почти полтора столетия, деньги на счёте закончились. Банк сделал международный запрос в Российское министерство внутренних дел о ныне живых наследниках графа и получил ответ, что Рихотин Николай Васильевич, то есть я, является единственным прямым родственником, а стало быть, и наследником графа Андрея Рихотина. Спустя два дня документы были заполнены, и пару часов назад всё тот же сотрудник банка привёз мне плотно запечатанную коробку.
Я не решался открыть. Мне предстояло взять в руки доказательства существования Атлантиды! Этого исчезнувшего, удивительного мира аксельбантов и хрусталя, балов и плюмажей, титулов и золотых ливрей, мне слышалось цоканье копыт по мостовой, я чувствовал запахи… Порох и лошадиный пот… Ладан и едкий дымок погасшей свечи…
Пальцы осторожно надорвали плотную бумагу, я освободил от упаковки большую шкатулку красного дерева. На крышке красовался графский герб. Я впервые видел свой родовой геральдический символ, красно-чёрный щит с золотым орлом, увенчанный дубовыми листьями… Я осторожно откинул крышку. В маленьком бархатном чехле я нашёл серебряную монету. На аверсе был незнакомый мне профиль и надпись «Б. М. Константинъ I Имп. и Сам. Всеросс. 1825». На реверсе – двуглавый орёл империи. На дне шкатулки я нашёл записки графа Андрея. Кожаный дневник листов, испещрённых каллиграфическим почерком действительного статского советника Андрея Васильевича Рихотина. Так я и узнал эту интереснейшую историю ушедшего от нас навсегда мира.
ГЛАВА 1. ВЫНУЖДЕННАЯ СЛУЖБА
Июнь тысяча восемьсот девятого года выдался в Петербурге знойным. Огромные окна в кабинете были распахнуты настежь, но тем не менее лёгкие занавески не улавливали ни малейшего дуновения. Следственный пристав управы благочиния города Санкт-Петербурга, при недавно учреждённом высочайшим указом Министерстве внутренних дел, граф Андрей Васильевич Рихотин сидел, откинувшись на спинку кресла. Переварить события последних недель было нелегко.