Всегда подавать холодным

Гаврилов Макс

Подполковник медленно перевёл взгляд на протянутую руку, затем посмотрел в серые, как сталь, глаза графа. Наконец крепко её пожал.

– Ещё раз прошу меня простить, граф. То, что наш флот делает в море, нам на полях сражений и не снилось! – В его голосе прозвучало уважение. – Я постараюсь вам помочь, чем смогу.

– Ну вот и отлично! Мне важны все мелочи. С кем был дружен Валевич, кого посещал, чем интересовался. Но для начала я хотел бы вас попросить рассказать о нём.

Бальмен задумался.

– Да не знаю, с чего и начать, граф… Я служу в полку с девяносто шестого, начал ещё при покойном императоре. Михаил, тогда ещё поручик, появился у нас перед Аустерлицем.

Была у него какая-то тёмная история, даже в крепости посидел… Не то дуэль, не то адюльтер какой-то… Но началась война, и вернули его в действующую армию. Впрочем, – Бальмен пожал плечами и усмехнулся, – я нисколько этому не удивлён, Валевич был смел, как дьявол, и у дам пользовался известным успехом. Воевал геройски. Под Аустерлицем во время атаки под ним убили лошадь, так ротмистр пешим вступил в бой с французскими егерями! Бился в одиночку, дважды был легко ранен, выручили семёновцы, поднялись в атаку и спасли его! Отчаянный был! И великий князь Константин Павлович его жаловал. Когда в полк к нам приезжал, всегда к себе Валевича требовал, давние они знакомцы.

– А с кем ещё в полку ротмистр был накоротке?

– Ну, знаете, граф, Михаил со всеми офицерами был дружен. У нас ведь так заведено, полк – это семья. Время теперь тревожное, гусары – лёгкая кавалерия, всегда под огнём, всегда на острие атак, так что любой день на войне может стать последним. Оттого и забавы соответствующие, и офицерство не только боями да походами славится.

Рихотин усмехнулся. Легенды о гусарских попойках и вакханалиях бежали далеко впереди полковых знаменосцев и трубачей. Ещё в бытность своей службы на флоте он, к примеру, слышал о традиции употребления напитка, именуемого жжёнка. В комнату вносили огромный жбан с вином, сверху на него укладывались крест-накрест сабли и водружалась сахарная голова, пропитанная ромом. Голова поджигалась, а свечи, освещавшие комнату, гасились. Зловещий свет от сахарной головы плясал вокруг, освещая лица и мундиры, расплавленный сахар стекал в вино, которое черпали ковшом и разливали по бокалам. Обжигающе пьяное зелье пили тут же, сидя вокруг жбана на коврах. Допивались до полусмерти. Утром опохмелялись шампанским либо мадерой.

– Хотя… – протянул Бальмен, очевидно что-то вспомнив. – Особенно близок Михаил был с майором Левиным. Интересный был человек. Вот он, наверное, вам больше бы о ротмистре рассказал.

– Почему «был»? – спросил Рихотин. – Погиб?

– По весне утонул в своём имении. Глупая смерть. С восемьсот пятого на войне, ни царапины, а тут… Рыбу удить пошёл на реку, через два дня тело в соседней деревне дворовые выловили. Судьба!

– Вы упомянули, что интересный был человек. Что же в нём интересного?

– Не как все. Вина не пил, деньгами не швырялся, хотя мог себе позволить, имение у него большое, четыре сотни душ. И интересовался войной обстоятельно. Тактику французов изучал, вооружением их очень интересовался, знал, к примеру, какие пушки в каких частях используются, где отливают, каков калибр их ядер. Как-то пару лет назад даже спор у нас за картами вышел. Левин утверждал, что иметь в войсках разные калибры в разных частях – это затея дурная. Представьте, он подсчитал, оказалось, в нашей армии используются ружья двадцати восьми калибров! Он даже рапорт подал на высочайшее имя! Описал все проблемы интендантских служб из-за поставок разных пуль на такое количество стволов, и, представьте, с весны сего года в полки стали поставлять пулелейки! Каково? Теперь солдаты сами себе отливают пули, интендантская служба поставляет лишь свинец и порох!

«Вот и ружья, – подумал Рихотин. –

Занятный майор, жаль, что с ним теперь уже не поговорить».

– А с теми господами, что были у вас прошлым вечером, Валевич не конфликтовал?

– Да Боже упаси, граф. Были все свои, боевые товарищи и старые друзья. Играли в штосс, ну-у-у немного выпили, как водится… Словом, ничего необычного… Уже утром, как рассвело, Михаил удалился к себе, был весел и… немного пьян, конечно, – подполковник грустно улыбнулся.

– Он не говорил, куда собирается утром?

– Да в том-то и дело, что никуда не собирался! Я был уверен, что ротмистр удалился к себе, он желал выспаться, потому как вечером был приглашён к Белецким в Гатчину.

Карета остановилась. Рихотин выглянул в окно.

– Мы приехали, граф, – Бальмен кивнул на бледно-жёлтый четырёхэтажный особняк, спрятавшийся в тени огромных лип. Комнаты Валевича располагались во втором этаже, прямо под комнатами, которые занимал подполковник. В дверях их встретил денщик Валевича, он принял кивер и ташку Бальмена, Рихотин заметил, что руки старого солдата трясутся.

– Крепись, братец, – подполковник похлопал его по плечу, – мы с Андреем Васильевичем осмотрим квартиру, ты не беспокойся.

– Слушаюсь, ваше благородие, – пробормотал денщик.

ГЛАВА 3. ВЕНЦЕНОСНЫЕ БРАТЬЯ

Миновал полдень, когда карета великого князя Константина Павловича, запряжённая четвёркой белоснежных роскошных лошадей, остановилась у парадного подъезда Каменноостровского дворца. Слуга в императорской ливрее с поклоном отворил дверцу. Через мгновение на серую брусчатку опустилась пара вычищенных до блеска ботфортов и показалась фигура их хозяина в генеральском кавалерийском мундире.

– Государь у себя ли, любезный?

– Точно так-с, Ваше Императорское Высочество, – не поднимая головы, ответил лакей, – ожидают вас в парке.

– Прекрасно. Подай-ка шляпу, там, в карете.

Генерал поднял глаза на фасад двухэтажного дворца, и его взгляд заскользил по знакомым очертаниям. Светло-жёлтый, охристый цвет стен, белоснежные античные колонны и треугольный антаблемент над мраморной лестницей, чуть вдавленная передняя часть и выступающие боковые. Пилястры в боковых частях здания подчёркивали строгость форм и придавали торжественности.

Его бабка, императрица Екатерина Великая, подарила этот дворец отцу, Павлу. Бог знает почему, но этот летний дворец император невзлюбил и почти здесь не жил. Отцу больше по душе пришлась Гатчина. До самой смерти Екатерины он прожил там, а уже когда сам стал императором, заложил Михайловский замок. Константин помнил, как они с братом боялись венценосного отца. Всегда вспыльчивый и требовательный, подозрительный и жёсткий, Павел правил империей как гвардейским полком. Окриками и палкой. Михайловский замок, больше похожий на крепость, чем на дворец императора в собственной столице, был построен всего за четыре года. Вот только жить в нём отцу было не суждено. Через сорок дней после новоселья он был убит заговорщиками в собственной спальне. Это воспоминание до сих пор вызывало в Константине страх. Тёмная ночь… Стук тяжёлых гвардейских сапог по пустым коридорам дворца… Выламывают двери… Пьяные окрики… Ищут покои императора… Врываются в спальню. Она пуста. Крики бешенства! Упустили! Один из убийц зажигает свечу… Переворачивают постель… За тяжёлой портьерой обнаруживают Павла… Он узнаёт заговорщиков! Все до единого – ближайшее окружение государя! Один из убийц бьёт его табакеркой в висок… Кровь! Император ещё жив… Мерзавцы душат его шарфом…