Всегда только ты
Шрифт:
— Во-первых, я не хотел скрывать это от тебя, но я… я не знал, что можно сделать, кроме как молчать, пока это было невозможным. А потом, когда я узнал, что ты увольняешься, я хотел подождать до тех пор, пока ты не перестанешь работать на команду, но я не знаю, что случилось тогда на пляже, и прошлой ночью, и как будто что-то изменилось, и теперь я не могу. Я больше не могу это сдерживать. Это должно быть сказано.
— Я хочу, чтобы ты знала. Если ты больше не захочешь слышать об этом, я буду уважать твоё решение. Я не стану вести себя неловко. На работе я буду профессионалом и оставлю тебя в покое, ладно?
Вот
— Рен, я вообще не понимаю.
Он издаёт нервный звук и трёт лоб.
— Да, я это осознаю. И… не знаю, легче от этого или сложнее, но была не была.
Выпрямившись, отведя плечи назад, он шумно вздыхает и напряжённо сверлит взглядом землю. Наконец, он смотрит на меня сквозь густые ресницы и встречается со мной глазами.
— Женщина, которую я ждал…
Моё сердце ухает в пятки. Вот как он это сделает. Расскажет мне о ней и погасит все искорки между нами, будто вылив ведро ледяной воды.
Меня уже тошнит от грусти, от понимания, что когда я узнаю, кто она, эти крохотные моменты с ним — украденные поцелуи, пылкие взгляды, мягкий шёпот переплетённых пальцев, ладонь к ладони — должны будут закончиться. Потому что я бываю разной — одержимой, дотошной, прямолинейной и вспыльчивой… но одной вещью я никогда не буду — это любовницей, женщиной-заменой.
— Эта женщина, Фрэнки, — продолжает он. — Это ты.
«Это ты».
Два слова. Боеголовки, пронзившие моё сердце и приземлившиеся с оглушительным грохотом.
Рен прав. Я лишилась дара речи. И задолго до того, как мне удается вновь найти своё тело во времени и пространстве, Рен уходит с моего заднего двора, оставив меня часто моргать и смотреть вдаль, пока мой мозг пытается переварить услышанные слова.
«Это. Ты».
Нетвёрдо зайдя в дом, я медленно опускаюсь на пол, моё дыхание становится частым и неглубоким.
Бесчисленные моменты с Реном проносятся в моём сознании, озарённые новым, многозначительным, изумительно ужасающим светом.
Я та, кого он ждал.
Я та, кого он хотел.
Моё горло абсолютно пересохло. Я хватаюсь за край столешницы и рывком поднимаю себя с пола, ищу в шкафчике стакан, наполняю фильтрованной водой и залпом осушаю. Поставив стакан, я вижу своё отражение в окне за раковиной. Я удерживаю её взгляд, смотрю на её потрясённые черты.
Она никогда не испытывала столько противоречивых эмоций разом, и это отражается на её лице. Надежда. Ужас. Радость.
Прошло так много времени с тех пор, как я принимала ту часть себя, что стремится ожить рядом с Реном. Ту, что смеётся и шутит, обнимает крепко и целует глубоко. Ту, что плачет над мелодрамами и распахивает сердце для близких людей. Ту, что верит, что кто-то полюбит её и не начнёт однажды ненавидеть, будет воспринимать её не как список проблем и сложностей, а как совокупность прекрасных частей, составляющих её натуру.
Потому что я знаю, что артрит и аутизм не делают меня менее человеком. Они не делают меня неправильной или сломанной. Да, от этого некоторые вещи в моей жизни становятся более проблемными, и может, я не воплощаю собой «норму», но я могу быть той, кто преодолевает препятствия, и это не означает,
Проблема в том, что за эту правду намного сложнее держаться, когда я подпускаю других людей. Потому что мои сенсорные лимиты, неожиданные эмоции, легко устающее тело, язык без фильтров — всё это идёт в комплекте со мной и, судя по всему, рано или поздно надоедает. Все — моя семья и друзья детства, мой единственный бойфренд в колледже — все, кроме Энни и Ло, кого я любила и подпускала к себе, все в итоге уставали от меня.
Так что переехав и начав жизнь с чистого листа, я сказала себе, что просто не буду любить или быть любимой в такой манере. Потому что каждый раз, когда я подпускала к себе кого-то, и они показывали мне, что я не стою всех этих усилий, оправляться после этого становилось всё больнее и сложнее.
— Что ты будешь делать? — спрашиваю я у своего отражения.
Мой образ жизни так долго меня устраивал. Мне было спокойнее скрывать свои эмоции, разумно распоряжаться своим сердцем, действовать практично, контролировать и сдерживать. Безопасность позволила мне забыть боль прошлого.
Мой дом переполняется тишиной. Отягощённая тяжесть просачивается с углов, такая же суровая и озаряющая, как и луна снаружи. Дискомфортный вопрос вгрызается в мою грудь и пронзает сердце.
Что, если выстроенная мною жизнь, которая должна была меня освободить, всё же превратилась в тюрьму?
Глава 18. Рен
Плейлист: Vance Joy — Saturday Sun
Я проснулся с убеждением, что прошлый вечер был сном. Но потом я выбрался из кровати, по дороге к ванной прошёл мимо корзины с грязным бельём и застыл, заметив на коленях своих брюк следы грязных лап и травы. И всё нахлынуло обратно.
С поразительной мощью.
Я сказал ей. Я правда ей сказал. Я прислушался к ошеломляющей интуиции, к неоспоримому голосу в моей голове, твердившему, что надо сказать.
Потому что вопреки туману в моём побитому мозге тем вечером, я знал и помнил, что не просто держал Фрэнки за руку. Фрэнки тоже сжимала мою ладонь и прошептала что-то, что я не мог припомнить, но я запомнил, как это звучало. Она говорила печально. С надеждой. С нежностью.
Зная, что она поцеловала меня, и как мы говорили на пляже, и каким заботливым было её прикосновение в отеле. И ещё всё то, что она сказала той ночью, когда мы ели еду на вынос… мои братья заявили, что если это не поведение женщины, у которой есть к тебе чувства, то они вообще не знают, что это такое.
Я не мог вынести мысли, что Фрэнки может чувствовать что-то ко мне и сомневаться, чувствую ли я то же самое к ней. Преимущества обмана уже не перевешивали риски.
Так что я сказал ей, что хочу её. Что хотел её годами. Её глаза широко распахнулись. И я по глупости стоял там пять бесконечных секунд, надеясь, что может, она прыгнет в мои объятия, смеясь как сумасшедшая, и мы будем целоваться под звёздами.
Вместо этого она моргнула. И сглотнула. Медленно.
Так что я ушёл и нервно учащённо дышал всю дорогу до дома. Затем принял достаточно седативного, чтобы вырубить лошадь, и попрощался с сознанием на несколько часов.