Всегда твой
Шрифт:
Время, проведенное за наблюдением за работой врачей, за тем, как ее маленькое тело выглядит еще меньше в окружении огромных аппаратов и сотен проводов, делает еще более болезненным то, что было очевидно для меня уже несколько недель.
К черту деньги. К черту отказ от этой помолвки.
Она моя, и я ее оставлю.
ГЛАВА 45
Сикстайн
Когда я прихожу в себя, то лежу в уютной больничной палате, не помня, как я туда попала.
Любезная медсестра объясняет мне все
Его руки скрещены, он прислонился к противоположной стене, его темный взгляд непостижим, когда он пристально наблюдает за мной. Он позволяет медсестре говорить, но его глаза не отрываются от моих, пока она продолжает.
— В любом случае, ваш парень очень хорошо о вас позаботился. — Она говорит по-французски. — Он ввел эпинефрин, ехал сюда, как черт из табакерки, по словам многочисленных свидетелей его безрассудного вождения, а потом отказался покинуть вас.
Пока она говорит, она измеряет мои жизненные показатели, загораживая своим телом мне вид на него.
— Жених. — Он наконец-то заговорил, сделав шаг вперед и выйдя из-за спины медсестры. В его взгляде горит непоколебимая сила, когда он прижимает меня к кровати своими глазами.
Меня тревожит, что он выбрал этот момент, чтобы впервые признать нашу помолвку с кем-то другим, когда два дня назад все закончилось.
— О, как чудесно! — восклицает она. — Простите, я не знала, что вы помолвлены.
— Ничего страшного. Спасибо за все, что вы и ваша команда сделали для нее.
Я с трудом слежу за разговором, потому что меня удивляет тот факт, что он проходит на безупречном французском, на языке, которым Феникс якобы не владеет.
Они заканчивают свой обмен мнениями, и медсестра похлопывает его по плечу, направляясь к выходу.
— С каких это пор ты говоришь по-французски? — спрашиваю я, играя подолом своего свитера и избегая его взгляда.
— Давно.
— Когда?
— До средней школы.
Я снова встречаю его взгляд, ищущий.
— Для чего?
— Может быть, я надеялся, что когда-нибудь мне это понадобится. — Он отвечает неопределенно. Я отвожу взгляд, и он тихо добавляет.
— На случай, если моя жена окажется француженкой, например.
Мой взгляд снова встречается с его взглядом, и мой рот открывается.
— Хорошо, мадемуазель Телье, — говорит доктор, входя в комнату. — Вы хорошо отреагировали на эпинефрин и кортизон, поэтому я вас сейчас выпишу. Я также выпишу вам рецепт на антигистаминные препараты и альбутерол. Я хочу, чтобы вы использовали их, если у вас возникнут проблемы с дыханием, понятно? — я киваю, она расписывается в блокноте, затем отрывает лист и протягивает его мне. — В остальном все в порядке. Вам повезло, что ваш жених так быстро отреагировал и оказал вам помощь, к завтрашнему дню вы должны быть в полном порядке. У вас есть ко мне вопросы?
Я качаю головой, и она помогает мне сесть в инвалидное кресло.
Неловкость, которую я испытываю, едва ли не сильнее удушья, чем анафилаксия. Я не хочу заставлять его быть здесь, когда он решил все закончить.
От одной мысли об этом эмоции застревают у меня в горле. Мне нужно увеличить расстояние между нами, пока я не начала плакать.
Я пытаюсь встать, но мои ноги немного дрожат.
— Спасибо, что спас мне жизнь, — говорю я ему.
Слова едва успевают вырваться из моего рта, как он кладет руку мне на плечо и толкает меня обратно в кресло-каталку.
— Сиди, мать твою, — рычит он, направляя кресло по пандусу к моей машине.
— Я могу сама доехать до дома, спасибо. Тебе не обязательно оставаться, — вежливо говорю я. — Три месяца назад ты, возможно, даже не воспользовался бы эпипеном.
Он напрягается и замирает, открывая пассажирскую дверь. Его спина напрягается, когда он поворачивается ко мне лицом. Капля дождя попадает ему на лицо и скатывается по щеке, пока он смотрит на меня бездонными глазами.
— Ты даже не представляешь, как ты ошибаешься, — он говорит, качая головой.
— Если ты думаешь, что я позволю тебе бросить меня вот так, то ты меня совсем не знаешь, дикарка.
Слова из ниоткуда проникают в мое сознание, словно невидимые чернила под теплым светом. Они ошеломляют меня.
То, как дрожит его голос, когда он говорит, страх в его словах, использование прозвища, которое он не использовал с тех пор, как мы были детьми.
Он страшно боялся потерять меня, это стало ясно совершенно неожиданно.
Когда он поднимает меня на руки и усаживает на пассажирское сиденье, дождь начинается с новой силой. Он закрывает дверь, и я с дрожью в голосе выдыхаю, падая головой на сиденье, наблюдая, как он возвращает инвалидное кресло.
Если он испытывает ко мне хотя бы половину тех чувств, о которых говорит, то почему он не может открыться мне? Я не понимаю.
Он садится в машину, и я смотрю на его лицо, пока он выезжает с парковки и едет домой. Он слегка поворачивает голову и встречается с моим взглядом, его глаза вопросительно смотрят, почему я на него смотрю.
— В какой-то момент тебе придется решить, нужна я тебе или нет. Ты не можешь бросить меня в один день, а на следующий вести себя как мой любящий жених. — Я смотрю в окно на падающий дождь. — Я думала, что между нами все кончено.
Он выжидает пару тактов, прежде чем ответить.
— Пары ссорятся, не так ли? — спрашивает он.
Я снова поворачиваюсь к нему.
— Так вот кто мы? Пара?
Левую руку он положил на руль, а правой потянулся, чтобы нежно погладить меня по щеке. Его глаза смягчаются, когда он прикасается ко мне, а губы расходятся в тихом вздохе.