Всегда вместе
Шрифт:
Хромов продолжал осматривать комнату. Брынов перехватил его взгляд.
— Что же вы думаете, — сердито сказал он, — если человек на холостяцком положении, то обязательно в углу пустые бутылки и банки из-под консервов?
И добавил с горькой откровенностью:
— Моей доблести тут нет. Жена к порядку приучила.
Он подошел к этажерке. На верхней полке была прислонена какая-то фотография.
— Посмотрите. — Брынов протянул гостю снимок.
Так вот она какая — жена геолога! Молодая, с решительным и открытым взглядом и мягким очерком губ. И рядышком, прижавшись, смышленое
Хромов не знал, что делать: то ли расспрашивать, то ли молча положить снимок.
— Тоже геолог, способная очень! И железная выдержка, — пояснял Брынов. — Бродит в Баргузинской тайге с геологической партией.
— А сын?
— У родных в Иркутске. Стосковался — сил нет!
Брынов вертел снимок, медля расстаться с ним.
Они стояли близко друг к другу; Хромов пристально смотрел на геолога: «Какие у него хорошие глаза!»
— Ну ладно, зачем в этакий мороз пожаловали? — отводя взгляд, спросил Брынов.
Хромов поинтересовался его работой.
— Обрабатываем результаты летних поисков. Я да еще полтора человека…
Брынов попал на своего конька.
— Вот, Хромов, полюбуйтесь. — Он подвел учителя к чертежной доске: — Здесь, за хребтом, к юго-востоку от Олекмы, должна быть чортова уйма металлов… — Он водил остроконечным карандашом по карте района. — По моим расчетам — а я здесь рыскаю без малого три года, — мы должны в районе Голубой пади найти редчайшие руды. Это же металлы, укрепляющие могущество нашей страны! Там, на Западе, гарью пахнет, а наши бюрократы из треста не верят мне, жалеют денег на поиски. Какой-то профессор несогласен с моими теориями и, не выходя из кабинета, опровергает их. А чинуши на моих докладных пишут: «обождать», «несвоевременно», «включить в план на будущее». Будто наше государство может ждать!
Хромов нагнулся над чертежной доской.
— А если бы я вам дал помощников? — спросил он и снизу, повернув голову, взглянул на геолога.
Брынов, в свою очередь, вопросительно посмотрел на учителя.
Тогда Хромов без обиняков рассказал о своем замысле Брынову.
Брынов пересел на койку и, пропуская меж пальцев мягкие, вислые уши собаки, заговорил с ней:
— Ну вот, Сервис, мы с тобой уже и педагоги. Не знаю, как ты, а я отказываюсь. Не по силам. Не по вкусу.
— Кузьма Савельевич, — сказал Хромов, — давайте начистоту. Меня, конечно, не может не волновать вопрос, найдете ли вы с ребятами ископаемые или не найдете. Если найдете — понятное дело, хорошо. Я верю вам, но важно иное: у ребят появится коллективная задача. Вы приходили когда-нибудь к учителю насчет своего сына? Посоветоваться, попросить помощи? А я пришел к вам потому, что нас, учителей, беспокоит судьба не одного, а двадцати, пятидесяти, ста… Вы же коммунист, Брынов. Что же вы упрямитесь, чорт вас побери!
Геолог смотрел на Хромова веселыми глазами и отрицательно качал головой.
— За вами и другие потянутся: врачи, инженеры, хозяйственники… — продолжал Хромов. — Надо, чтобы школьные окна вечером светились. Надо ребят вести вперед!
Брынов качал головой и посмеивался:
— Слушайте, учитель, экий вы, право, горячий. Все равно не соглашусь. Давайте-ка лучше пить чай с брусничным вареньем.
Тогда Хромов всердцах сказал:
— С вами напьешься! Не согласитесь сами — добьюсь, чтобы вам дали партийное поручение.
— Ишь ты, в порядке партийного поручения! Вы уж и рады: объегорили, мол, Брынова, объегорили!.. Чудак! Да я уже с четверть часа, как лежу на обеих лопатках и наслаждаюсь вашим красноречием. Сервис, и тот обратил внимание. Согласен, дружище, согласен! И Бурдинскую затащим!.. Ну, а как насчет брусничного варенья и чая?
На этот раз Хромов не отказался.
8. В интернате
Воскресенье было солнечное и морозное. Воздух пронизан холодным золотом. Золотом отсвечивали и белые сопки. Выходишь на улицу — и слепнешь от солнца. Ледяной воздух стесняет дыхание, а итти легко, хорошо.
В интернате пусто. Трофим Зубарев, Антон Трещенко и Тиня Ойкин с утра ушли на лыжах в Чичатку: тренируются к районному кроссу. Из рудничных, прихватив ружья, к ним присоединились Захар Астафьев и Кеша Евсюков.
По ледяному раздолью Джалинды гоняют тугой мяч школьные хоккеисты.
Носится по льду огромный Борис Зырянов. «Возьмет он клюшку, убьет он чушку», срифмовал про него Толя Чернобородой, который, забыв свою медлительную важность, мчится за мячом. Но куда ему до костистого, выносливого Ванюши Гладких! Проворный северянин побаивается только Бориса: тот стремителен и всегда появляется откуда-то внезапно, со стороны.
В угловой интернатской комнате будничным делом заняты девочки.
Постелив на стол синее байковое одеяло, Поля Бирюлина гладит «выходное» шерстяное платье. Утюг испорчен, защелка все время соскакивает. Тогда утюг раскрывает крокодилью пасть, в которой пылают красноглазые угли.
— Какая ты, Поля, терпеливая! — не то с завистью, не то порицая, говорит Зоя, отрываясь от книги. — Я бы грохнула эту железину об стену, чем так мучиться с ней!
Зоя сидит на табурете возле печки, поджав ноги. У нее на коленях небольшая, в толстом переплете книга.
— Должна же я закончить! — отвечает Поля. — Не бросить же, когда осталось только рукава догладить.
— Если не догладишь — не беда, — отзывается, кашляя, Зоя.
Крышка утюга, звякнув, вновь срывается. Поля косится на Зою и долго возится с металлической защелкой.
— Почему? — спрашивает она. — Почему, Зоя, ты меня осуждаешь? Словно я преступление делаю.
Зоя встряхивает косичками.
— Почему? — переспрашивает она. — Потому что твой лыжный костюм висит в шкафу. Комсомольский кросс, а ребята без тебя на тренировку ушли. Удивляюсь!
— У меня сегодня урок музыки, — оправдывается Бирюлина, — я не могу пропускать… Ты упрекаешь, а сама осталась дома…
— Зоя больна, — вмешивается Линда; она сидит за столом и учит уроки. — А впрочем, — Девушка заливается смехом, — может, она из-за Антона не пошла? Хоть от его ворчанья отдохнет!
— Антон во многом прав… — начинает Поля.
— Может, и прав, — упрямится Зоя, — а меня тоже зло берет. Будто клуб отрыли, чтобы туда не ходить! А вот Поля — секретарь комсомольской организации, а к старым артисткам ходит…