Всего лишь пепел

Изборцев Игорь

Суворов А. В.

Баню Василий Петрович достраивал под заунывную песнь, которую невидимый хор изо дня в день распевал у него в голове. И на работе и дома – всё было хорошо. Да не всё! Что-то неприятное, чужое мучило его и терзало. Иногда ветер доносил до него явственный запах ладана, и тогда ему вовсе становилось тошно. Горло словно подпирало изнутри чем-то колюче-шершавым, так что дышать становилось трудно, лоб покрывался испариной. «Не иначе мерзкие старухи нашептали, – с ужасом думал он, – а ну как до смерти?»

Между тем, первый банный парок, что называется, шибанул в глаза. Юрка сын юлой вился под веником, визжа

от восторга, прокурорские, распаренные до изнеможения и напоенные до потери приличия пивом, оставили воз комплиментов. А на сердце было всё также тоскливо: что-то тянуло его снизу, от пяток, за тугие постромки, не оставляя и минутки для покоя. Особенно щемило сердце, когда слышал он доносящиеся из деревни стуки и грохоты продолжающейся стройки. «Хоть бы какое землетрясение или цунами, чтобы всё у них на куски разнесло! – мечтал он и представлял этакое буйство стихии, сметающее всё с лица земли. Почему-то при этом он и мысли не допускал, что в подобном катаклизме и его владения обратятся в прах. Впрочем, в голове его в ту пору вскипали такие водовороты, что о вдумчивости рассуждений говорить не приходилось. Благо, установившийся на службе штиль не требовал особенных мозговых усилий.

В один из сентябрьских субботних вечеров, расслабившись в мягком кресле на веранде, он пытался забыться за чтением статьи о московских коррупционерах.

– Вот ведь, сволочи, гребут. И как? Легко и грациозно! – с восхищением в голосе сказал он подавшей ему чай жене. – Мешками, миллионами долларов! Вот это, понимаю, размах! Хозяева жизни!

– О чём это ты? – спросила Ангелина Ивановна, разрезая яблочный пирог.

– Тут с хлеба на квас перебиваешься, а там… – Василий Петрович, в запальчивости пролив на рубашку горячий чай, взялся дуть себе на грудь и хлопать ладонью. – Воры! – восклицал он. – Всё себе? Себе? А другим?

– Воруют? – Ангелина Ивановна с философским спокойствием откусила малюсенький кусочек пирога, грациозно пригубила чай из синенькой фарфоровой чашечки и деликатно поинтересовалась: – А когда же у нас не воровали?

– Да не в том дело, что воруют, – Василий Петрович оставил в покое рубаху и отправил в рот основательный кусок пирога, – не в самом… факте… дело… – продолжал он, энергично работая челюстями, – дело в количестве. Скоро ведь всё украдут, что другим-то останется?

– А другие пусть честно живут. Можно, как мы, например, и на зарплату построить и дом, и баню, и даже беседку, – Ангелина Ивановна указала на остатки пирога, – сытный стол, наконец…

– Ан нет, поделом вам! – воскликнул вдруг Василий Петрович и с силой ткнул пальцами в столешницу. – Всем ворам дали срока, в совокупности двадцать четыре года! Вот это я понимаю! Учитесь там за колючкой культуре!

– Кстати о культуре, – Ангелина Ивановна аккуратно промокнула губы салфеткой. – У Юрика нашего в школе предлагают предмет экспериментальный ввести, «Основы православной культуры» называется, мнение родителей спрашивают. Мы что скажем?

– Культура – это нормально, – недорасслышав, махнул рукой Василий Петрович, не отрывая глаз от газеты, – пусть и наш балбес культуре поучится, но без фанатизма, нам мужик нужен, а не Макаренко.

– Значит, соглашаемся, – Ангелина Ивановна удовлетворённо кивнула, – я тоже так подумала: не убей, не укради, не прелюбодействуй – это каждому хорошо бы усвоить, а то столько в мире гадости расплодилось, ступить некуда.

– Что? Какое такое «не прелюбодействуй»? – Василий Петрович поднимался из-за стола, словно встающий на дыбы конь – грозно и неотвратимо. – Какое «не убий»? Поповское что ли?

– Почему поповское? – сникла Ангелина Ивановна. – Это просто культура, развитие представлений о том, что есть добро и зло, хорошее и плохое.

– Вот я вам враз устрою «хорошее и плохое»! – Василий Петрович с размаху грохнул кулаком по столу. – Что за мракобесие? Мы в двух шагах от двадцать первого века, а ты мне о религии. Они ж науку, передовую мысль на кострах жгли!

– Вася, это в средние века было, – Ангелина Ивановна примирительно погладила мужа по руке, – да и не в России. А у нас, ты же слышал, сколько духовенства уничтожили. А церквей сколько разрушили, закрыли? А ведь там только доброму учили.

– Хватит болтать! – Василий Петрович несколько раз резко взмахнул рукой, так что супруга в испуге отшатнулась. – Тысячу лет они дурили мозги народу! Учили-учили! И что? Европа строила дворцы, заводы, у них – Париж, Версаль, Рембрандт, Шекспир! А у нас? Дурдом на кривой версте? Пьяная слобода? Рабов из людей делали? Была б моя воля, я б их опять на Соловки!

– Что ж ты говоришь! – Ангелина Ивановна в ужасе прикрыла лицо руками. – Как это на Соловки? У нас что же, умных людей нет, писателей, поэтов? Чайковский, Достоевский, Чехов! А Патриарх? С ним же сам президент встречается, благословение берёт.

– Это политика, – Василий Петрович с силой ударил правым кулаком по левой ладони, – да и вообще, наш президент с кем угодно готов облобызаться, не то что с Патриархом. У нас, в конце концов, церковь отделена от государства. Пускай у себя там учат, – он указал в сторону Больших Рос, – а мы туда ни ногой! Мы ещё посмотрим, какие статьи у них на лбу написаны, – Василий Петрович погрозил в окно кулаком, – пойдут у меня по этапу! – он резко повернулся и вышел из комнаты. На ходу задел рукой лежащую на маленьком столике книгу «Русские полководцы». Та с шумом рухнула на пол, раскрывшись на страницах, с которых на Ангелину Ивановну взглянули два спасителя России – Суворов и Кутузов. Оба в расшитых золотом генеральских мундирах, с блистающими орденами, а у Александра Васильевича прямо посередине груди уместились целых три белого металла креста. Смотрели же оба – генералиссимус и фельдмаршал – строго и внимательно, так что Ангелина Ивановна, смутившись, поспешила поднять книгу и положить на место.

– Да что у этих есть? Что они могут? Чему за тысячу лет научились? – гремел в соседней комнате голос Василия Петровича. – «Аллилуйя» петь? То ли дело у них – Джордж Вашингтон, Кеннеди, Рузвельт! А Всемирный торговый центр? Тысячу лет такой простоит, его никакой динамит не возьмёт! А Рокфеллер-центр? Уолт Стрит? Диснейленд? А у этих? Валенки, самогон, да «шумел камыш…»

«Господи, о чём он говорит? – с сокрушением подумала Ангелина Ивановна, – один наш Пушкин перевесит весь Североамериканский континент, вместе с Англией и Западной Европой!»

Перед сном она попыталась вернуться к давешнему разговору, дескать, согласимся, ведь вреда никакого, а польза налицо. Но Василий Петрович накрылся с головой одеялом и оттуда, как филин, лишь единожды ухнул:

– Нет!

Знать сильно осерчал, поняла Ангелина Ивановна, тут уж проси не проси – безполезно! Она отнесла в школу их отказ. Этот голос оказался решающим не в пользу нового предмета. Так что затею отложили. Она сообщила об этом мужу между прочим, думая, что того это ничуть не взволнует. Однако Василий Петрович просто расцвел улыбкой. Более того, и в этот и на следующий день, он безпрерывно улыбался и шутил – такого за ним давно не водилось.