Всего лишь пепел
Шрифт:
— Да я и мудрить не стану, — сказал он Муслиму, — просто схвачу их когтями за жабры.
— Эскорт будете брать? — спросил бригадир, бросив взгляд на маячивших в отдалении сержантов.
— Ни к чему, — усмехнулся Василий Петрович, — что нам, со стариками воевать?
Через тридцать минут он уже уверенно шел по деревне. Если бы в этот момент его видел кто-то из сослуживцев, то непременно отметил бы, что и походкой, и повадкой коллега Пузынёв явно перешагнул за границы своего звания и должностных полномочий. С такой сановитой важностью, внушающей окружающим трепет и благоговение, ходят лишь трехзвездочные генералы да заместители министров. Но примерно в таких чинах и мнил себя сейчас Василий
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Неизвестно... А Василий Петрович как раз тоже подходил к храму. Этот, правда, находился еще в стадии строительства. Десятиметровой высоты сруб окружали леса, на крыше, гремя листами оцинкованного металла, копошились рабочие. Внизу прямо на земле стояла золоченая луковица купола, увенчанная крестом. «Это как же ее будут устанавливать?» — задумался Василий Петрович.
— Автокран заказали на следующий четверг. Операция несложная: и вес маленький, и высота пустяковая.
Василий Петрович обернулся на голос. Перед ним стоял священник в подряснике с крестом на груди, лет сорока, худощавый среднего роста с небольшой русой бородкой.
— А вы из дома у озера? — спросил он у Василия Петровича, непривычно, по-особому мягко, заглянув ему в глаза. — На исповедь? На беседу? Или пожертвование хотите сделать?
Подобным образом на Василия Петровича давно никто не смотрел. С испугом, недоверием, тайной или открытой ненавистью, с чувством презрения или превосходства, с равнодушием, наконец — это всегда-пожалуйста. А вот так, как будто в детстве, словно мать ожила, взяла за плечи, прижимает к себе с любовью, но и строгостью — что, мол, натворил? — такого не бывало уж много лет. Василию Петровичу показалось, что его, как мокрую половую тряпку, выкручивают, выжимают, и из него брызжет во все стороны грязная вода… Он испугался, и чтобы привести себя в норму, встряхнулся, как делает это искупавшийся в болоте пес и выругался. Потом нарочито грубым тоном приказал:
— Так, документы предъявите, гражданин! Оружие, наркотики имеете при себе?
— Бог с вами, — перекрестился священник, — зовут меня отец Николай, я настоятель этого храма, кстати, тоже Никольского. Живу пока в доме Анфисы Сергеевны Воскресенской. Там и документы. Принести?
— Потом! — махнул рукой Василий Петрович, он уже во все глаза осматривал штабеля с досками.
— Это что? — спросил он. — Пиломатериалы? Надеюсь, не краденые? Документы на них имеются?
— Отчего же краденые? Бог с вами, — опять осенил себя крестом отец Николай. — Все бумаги в порядке. Только я этим не занимаюсь. У нас есть староста, Анфиса Сергеевна Воскресенская. Если необходимо, она вам всё расскажет.
От священника отделилось невидимое облачко ладанового фимиама и окутало Василия Петровича. Тот поморщился.
— Знаю я эту старуху из ряженой избушки, — он манерно поправил на голове фуражку, — и родственницу, которая себя за ее бабку выдает, знаю. Аферистки они! Быть может, воровки на доверии. Пока не выяснил, но обязательно выясню! Так что вы мне зубы не заговаривайте, документы на пиломатериалы предъявите. Или я буду вынужден их конфисковать!
— Бюрократы корчатся, хмурят брови, надсаживают свои груди, принимают юпитеровские позы… — прозвучало где-то рядом звонко и задорно.
Василий Петрович резко повернулся и приготовился
— Это не мои слова, прошу меня простить, — звонко прощебетала Анфиса Сергеевна, — а нашего гениального соотечественника Салтыкова-Щедрина. Анна Васильевна имела счастье встречаться с ним в Санкт-Петербурге в восемьдесят девятом году и добрейший Михаил Евграфович, светлая ему память, подписал ей на память брошюрку «Пошехонская старина». Так, бабуля Нюша?
— Да нет, Анфисушка, в 1889 году Михаил Евграфович преставились, — негромким, чуть надтреснутым голосом возразила Анна Васильевна, — а книгу они мне презентовали в Москве в 1886. Там как раз в это время открыли первую электростанцию в Георгиевском переулке. Михаил Евграфович сказали, что в электричество не верят и готовят по этому поводу фельетон. А в Чикаго бомбисты взорвали семь полицейских, но это не Михаил Евграфович мне рассказали, а одна бывшая курсистка Юлечка в Таганской тюрьме. Ты, наверное, не знаешь, Анфисушка, это в Москве на улице Малые Каменщики рядом с Новоспасским монастырем. Там тогда уже больше политических было, чем уголовных…
Василий Петрович некоторое время переваривал эту информацию, изложенную несвойственным деревенским бабкам языком, на городской, и даже, более того, интеллигентный манер, и вдруг догадался, что при прошлой встрече его откровенно водили за нос. Нет, не насчет возраста, а по поводу уровня образования. Оказывается, не с двумя выжившими из ума сельскими старухами имел он дело, а со злокозненными коварными дамочками, с явно университетским образованием. «Так эти старые клюшки втирали мне очки?» — изумился он и стал набирать в грудь воздух... Ох, как не любил Василий Петрович, когда его дурачили!
— Разговорчики! — прикрикнул он. — Прекратите морочить мне голову вашим Пушкиным! Предъявите документы на треклятые доски, а также на личность гражданки Марковой. Или я вызываю ОМОН.
— Александра Сергеевича мы вам еще не читали, — задорно воскликнула Анфиса Сергеевна и грациозно сделала книксен, — простите великодушно.
— Жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой, — тут же начала чуть дребезжащим голоском декламировать Анна Васильевна, — с виду сумрачный и бледный, духом смелый и прямой…
— Молчать! — опять крикнул Василий Петрович.
— Да покажи ты ему мой паспорт, Анфисушка, — исполненный жалости голос Анны Васильевны повлажнел и прозвучал мягче, чем прежде, — ты погляди какой он маленький, хрупкий, ветерок подует, он и взовьется горсткой пепла в небо.
Василий Петрович очередной раз задохнулся: да как это ему, крупному широкоплечему мужчине не мене ста килограммов весом говорят такой вздор? Издеваются? Провоцируют? Не иначе последнее… «Хотят, что бы я сорвался, наделал глупостей, а у них тут же куча свидетелей объявится, потом заявление прокурору накатают, адвокатов привлекут и прочую лабуду» Как же они все ловко устроили! Приготовились, шельмецы! Василий Петрович почему-то упустил из виду, что пришел сюда без предупреждения, и никто тут ждать его не мог. Он, лихорадочно соображая, что ему следует предпринять, огляделся вокруг. Поблизости никого не наблюдалось, рабочие спустились с крыши и, скорее всего, отправились на обед. Священник тоже незаметно удалился. На месте оставались лишь он и две безобидные с виду старушки. Василий Петрович перевел дух.