Всех, кто купит эту книгу, ждет удача
Шрифт:
Господь явился предо мной 23-го февраля. В ночь с 22 на 23 об этом, как полагается, возвестила мне все та же соседка. На этот раз сексуальными визгами. Причем сексуальными эти визги были в том смысле, что издавались они соседкой во время секса. Ее ебли, она визжала, и визжала, словно ее не ебут, а режут. То есть сексуально привлекательного в ее визжании не было ничего.
– Орет так, словно сама себе не верит, – заметила Валюша, поворачиваясь ко мне. Мы лежали в постели.
– Ты думаешь? – спросил я.
– А ты разве нет?
– Чужая душа…
– Это только
Крики соседки меня раздражали. А еще мне хотелось начать хлопать в ладоши и орать браво, но я постеснялся это сделать. В конце концов, я трусливо сбежал в сон.
Разбудил меня вопль домофона. Было что-то около 9 утра, а это самое паскудное время для пробуждения: выспаться еще не выспался, но снова уже не заснешь. Короче говоря, выходной насмарку.
– Да, – не очень любезно буркнул я в трубку домофона.
– Доброе утро. Вот сейчас все болеют, а в библии написано… – затараторил женский голос.
– На заборе и не такое написано, – огрызнулся я и повесил трубку.
Сон был окончательно перебит, поэтому я отправился на кухню. Поколебавшись пару минут между кофе и японским порошковым чаем с почти что уринотерапевтическим названием «мача», я выбрал кофе. Я сварил себе чашку крепкого напитка, выпил и отправился смотреть Жванецкого. Благо, на винте у меня он был практически весь. Не знаю, кому как, а мне Жванецкий способен заменить и шампанское, и Женитьбу Фигаро.
Часов в одиннадцать, позвонил Господь.
– Привет, – сказал он, – не разбудил?
– Меня уже подняли слуги твоего конкурента.
– Заканчивай сравнивать меня с небесным Петросяном, – фальшиво обиделся он. – У меня сегодня подгорел суп, и я понял, что это знак, – перешел он к делу.
– Какой еще знак? – не понял я.
– Знак, что надо идти в гости. А так, как ты – наилучшая кандидатура… Надеюсь, ты не против? Я с неофициальным визитом, так что готовиться особо не надо.
– Хорошо. Приходи, – ответил я.
– Как это вообще возможно, чтобы суп подгорел? – отреагировала Валюша на известие о предстоящем явлении Господа.
– Пути господни неисповедимы, – ответил я.
– Это что, намек на обед?
– Не знаю. Я стараюсь намеков не понимать.
После того, как я неправильно понял один весьма деликатный намек, я стараюсь не понимать ни намеков, ни недомолвок. Поначалу это немного напрягало окружающих, но потом, когда все привыкли, значительно упростило мою жизнь.
Господь явился ровно в 16—00, как мы и договаривались. Он прибыл с бутылкой израильского кошерного вина, тортиком и дамой.
– Это – Людмила, – представил он свою спутницу.
Женщина в зимние холода – это кот в мешке. И пока ее не извлечешь из шубы, шапки, перчаток, теплых штанов и сапожек, хрен разберешь, что она из себя представляет. То ли дело лето! Но февраль в наших краях – месяц зимний, и частично оценить спутницу Господа я смог только после того, как она сняла с себя шубку, шапку, шарф и перчатки. Джинсы у нас в гостях снимать не принято, а обувь… Не будучи фанатичными ковропоклонниками (именно поклонение коврам лежит в основе обычая разуваться в гостях), мы разрешили гостям остаться в обуви.
Кстати, весьма забавно наблюдать за реакцией людей
– Как не разуваться?
– Никак.
– У вас что, ремонт?
– Нет. Мы просто не разуваем гостей.
После этого около трети гостей, выдав с ужасом на лице:
– Нет, это невозможно! – снимают обувь, причем даже тогда, когда больше никто этого не делает.
Еще где-то треть остается в обуви, но ходит по комнатам, как по минному полю. И только треть гостей воспринимает это, как нечто вполне допустимое.
Услышав наше разрешение, Людмила спросила:
– Что, можно так?
– Да, – ответила Валя.
– Класс! – сказала она и прошла в комнату.
Была она барышней весьма симпатичной. Чуть полнее модели, среднего роста, длинноногая. С красивым лицом и длинными черными волосами. Судя по джинсам и сапожкам, ноги у нее были не только длинные, но и ровные, и красивые, это я оценил в первую очередь, будучи обожателем женских ног.
Но не буду забегать вперед.
– С праздником военных и отмазавшихся, – выдал Господь, едва я открыл входную дверь. – Ты служил?
– Нефиг там делать, – ответил я.
– А я знавал людей, которые давали взятку, чтобы их призвали.
– Я не из таких.
– Как отмазался?
– Военка. И мне ее хватило, чтобы возненавидеть военщину всеми фибрами своей души. А ты?
– Меня тоже миновала чаша сия.
– Армейская дедовщина, кстати, – это весьма важный и эффективный компонент для превращения нормального человека в военного, то есть в существо, готовое убивать ничего не сделавших ему людей по команде «фас», – вернулся Господь к теме праздника, когда мы перешли в комнату. Валя пошла накрывать на стол, а я остался развлекать гостей. – Голод, бессонница и издевательства не хуже ЛСД создают ситуацию импритной уязвимости, чем и пользуется армия для переимпринтирования психики солдат. В народе эту процедуру называют промывкой мозгов. Достаточно подробно об этом писали Роберт Уилсон и Зыкин. Так что всеобщая воинская повинность служит не для обороны страны, так как с этой позиции намного эффективней профессиональная армия, а как средство промывки мозгов, по крайней мере, мужской части ее населения.
– Я что-то подобное подозревал уже давно.
– Да? И что навело тебя на эти подозрения?
– Сначала отец… Он был вполне нормальным, умным мужиком, но когда его переклинивало, в нем словно включался магнитофон, и тогда он нес ахинею о том, что он – сталинский сокол… А потом еще день десантника. Неспроста же относительно нормальные в другие дни люди разом, словно оборотни в полнолуние, сходят с ума в установленный день. Одно время мне даже казалось, что день десантника – это что-то вроде тестового дня; что с ними в армии сотворили нечто такое, что, в случае чего включит в них программу «война», и они превратятся в гвардейцев из «Обитаемого острова». Тем более что Стругацкие практически ничего не выдумывали, а «Град обреченный» вообще оказался пророческой книгой, начиная с нашествия павианов и заканчивая Фрицем Гейгером. Вот только из «Града обреченного» мы постепенно начали превращаться в «Трудно быть богом», а это…