Всех убрать!
Шрифт:
Внезапно Джонни резко опустил правое плечо и, рванувшись вперед, всем весом навалился на нож, прижатый к груди Мэкки.
Тот попытался отвести запястье Джонни, но не сумел. Проткнув рубашку, острие коснулось его кожи.
Тогда он выбросил ногу вперед и изо всех сил ударил Джонни по лодыжке. Раздался звонкий хруст, Джонни невольно пошатнулся, но, не пытаясь вернуть утраченное равновесие, навалился на Мэкки всей телом в тот самый момент, когда тот стоял на одной ноге.
Мэкки опрокинулся навзничь и с силой шмякнулся о землю, придавленный весом Джонни.
Тут лезвие ножа вошло ему меж ребер, словно в масло. Однако масло никогда не произвело бы столько шума, сколько наделал Мэкки. Он буквально встал на дыбы, выгнувшись над поверхностью земли и приподняв вместе с собой Джонни. Потом его тело осело на землю, вздрогнуло в последней судороге и замерло.
Джонни застыл, опираясь на колени; он сидел на теле Мэкки, как в седле. Неподвижными стеклянными глазами долго смотрел он на лицо мертвеца. Потом извлек из раны нож, вытер его о куртку Мэкки, сложил и сунул в карман. Затем, с трудом поднявшись, направился к Филу Розену.
Парень беспомощно распластался в луже крови. Дыхание еле прослушивалось, но он ещё был жив. Джонни подобрал его маленький автоматический пистолет и положил в карман — туда, где лежал нож. Потом оглядел дальний конец двора, нашел свой револьвер 38 — го калибра и сунул его в другой карман. И снова вернулся к Филу Розену.
Пришлось изрядно повозиться, чтобы перетащить парня на улицу через гараж. Когда Джонни садился в свой «мустанг», он весь был перепачкан кровью.
Глава 7
Доктору Гамильтону было около тридцати. Рыжий, тощий и нервный, он обладал наружностью и манерами мальчика из хорошей семьи, получившего прекрасное образование. В действительности семьи у него никогда не было, а воспитывался он в сиротском приюте. И именно дон Альдо платил за его обучение на медицинском факультете.
Нет, вернуть долг от него никогда не требовали. Дон Альдо возмещал издержки на его образование врачебными услугами для своих людей. Их мог бы оказать какой угодно врач... с одной единственной разницей: этот умел хранить молчание.
Во всем же кроме этого — и в личной, и в профессиональной жизни — молодой доктор Гамильтон был сам себе хозяином. При этом жизнью он был весьма доволен. У него уже появился черный «кадиллак», на котором он ездил в больницу и навещал своих пациентов на дому. Еще у него был новенький с иголочки «феррари», на котором он катался по вечерам. А вечера он неизменно проводил с первыми местными красавицами.
Он выстроил себе огромный двухэтажный дом, окруженный обширным газоном, за которым приглядывал специальный садовник. Позади дома располагался корпус для его частных пациентов. Там размещались большая приемная, обшитая деревянными панелями, кабинет секретарши и комната с врачебным оборудованием и мощным освещением, где он лечил своих все более и более многочисленных клиентов.
Сейчас в этой самой комнате на операционном столе раскинулся Фил Розен. Он спал под действием наркоза, а доктор Гамильтон тщательно обрабатывал ужасную рваную рану в животе. Джонни наблюдал за происходящим, стоя в ногах. Губы его сжались в тонкую линию, взгляд оставался непроницаемым. Он все ещё был в перемазанной кровью куртке, на лице и руках тоже засохли бурые потеки.
В конце концов ситуация стала для него невыносимой, и он отправился к умывальнику в углу. Снял куртку, бросил её на пол и посмотрел на свое отражение в зеркале. Вид у него был усталый, больной и дикий. Он взял мыло и тщательно намылил лицо и руки.
Вытирая потом руки бумажным полотенцем, Джонни рассеянно смотрел в окно. Уже светало. Он поднял с пола куртку, сложил её и скатал в плотный ком.
— Знаете, парень нуждается в срочной госпитализации, — заявил доктор Гамильтон за его спиной.
Джонни повернулся к нему. Врач кончил зашивать рану и теперь накладывал на неё временную повязку.
— Если бы я думал, что так будет лучше для него, я бы отвез его в больницу. Однако я привез его сюда. Он выкарабкается?
— Кто знает?
— Вам полагалось бы знать.
— Полагалось бы? Но я не знаю, — возмутился доктор Гамильтон, готовя шприц для инъекций. — Пока не знаю.
— А когда будете знать?
— Убирайтесь отсюда! Оставьте мне ваш телефон. Я позвоню, как только что-то переменится. В любую сторону.
Джонни смотрел, как доктор ввел иглу в руку Фила.
— Не нужно никакого номера. Я побуду в соседней комнате.
Он унес в приемную свернутую в ком куртку и устроился там на диване. Джонни курил, смотрел сквозь дым на стену, обшитую деревянными панелями, и думал о той заразе, которую, казалось, сеял вокруг себя, губя всех, кто подходил слишком близко.
Он вспомнил старика, который воспитал его, и которого безжалостно убили. Вспомнил дочь старика и её самоубийство. Подумал обо всем, что пришлось вынести его жене. И о ребенке, который умер, не успев родиться.
И вот теперь Фил Розен — двадцатилетний паренек, которому, вполне возможно, не суждено дожить до зрелости.
Он думал о Лауре Бриль. Уже давно они проводили вместе все ночи, когда он оказывался в Филадельфии. До сих пор им просто было хорошо вдвоем; однако если так будет продолжаться, начнутся и другие чувства. Так что пришла пора расстаться. Он просто-напросто объявит, что уезжает из города, и сменит гостиницу.
Настало время избегать тесных отношений с кем бы то ни было; и настало навсегда.
Сигарета внезапно обожгла пальцы. Он опустил глаза и увидел, что от неё остался только крохотный окурок. Она сгорела; длинный столбик пепла упал на его брюки, как раз на колено. Джонни раздавил окурок, стряхнул с пепел и снова уставился в стену.
Теперь лучи солнца заливали всю комнату. Что он задремал на диване, Джонни понял лишь тогда, когда, раскрыв глаза, увидел стоявшего перед ним доктора Гамильтона. Тот раздраженно бурчал: