Всем сестрам по мозгам

Донцова Дарья

– Фокус-покус, – засмеялся хозяин дома. – Многие хотели и до сих пор мечтают купить этот костюм. Я зарабатываю продажей номеров для иллюзионистов, но Айвенго навсегда останется со мной. Он был одним из первых моих изобретений и стал талисманом. Никогда не расстанусь с ним. И доспехи вовсе не из железа.

– А из чего? – полюбопытствовала Жанна.

– Дорогая, этот секрет стоит миллионы, – ответил Сергей Павлович. – Сейчас-то работать легко, полно умных материалов, компьютеры, всяческие технические штучки-дрючки, но во времена моей молодости под руками были лишь молоток, гвозди и клещи. Приходилось проявлять смекалку, сообразительность, креативность. Могу смело сказать: Айвенго даже теперь, спустя десятилетия

после создания, уникален. Он кажется неуклюжим и тяжелым? В том-то и фокус! Надо войти внутрь, потянуть за небольшую скобу, костюм закроется. Затем, если сильно нажать правой пяткой, сработает механизм активации, и артист обретет способность двигаться, станет вытворять такие фортели, что народ от восторга ладоши отобьет. После выступления Айвенго надо отнести на подставку, аккуратно всунуть его ступни в углубления и… ап! Знаете, что такое «ап» у цирковых? Это команда акробатов, приказ партнеру начать трюк, заодно и сообщение о своей готовности. «Ап!» значит «давай», «пошел». Так вот, ап! – и Айвенго обретает, если можно так выразиться, железность, вновь принимает вид неповоротливых доспехов, способен стоять самостоятельно. Мой номер начинался с того, что униформа выносила рыцаря, помещала его в центр арены, стучала по латам, предлагала зрителям пощупать доспехи. А когда все убеждались, что они тверже некуда, я активировал костюм. Подставка – его зарядка. У Айвенго есть лишь один недостаток – самому артисту костюм не снять, нужен помощник, который расстегнет защелку снаружи. Это мой просчет. В остальном латы безупречны. Я гениальный изобретатель. Как ты похожа на свою маму, когда хмуришься, – неожиданно перешел с собеседницей на «ты» Сергей Павлович.

– На маму… – растерянно повторила Жанна. – Вы ее знали?

– Не Серафиму Николаевну, а Веру Олейникову, – уточнил Мануйлов.

– Кого? – изумилась Жанна.

– Дорогая, не нервничай, – подчеркнуто спокойно произнес владелец особняка. – Ты ведь удивилась, когда получила приглашение? Помню, как зафонтанировала вопросами, едва войдя в этот дом. Остальные-то гости пошли отдыхать с дороги, а ты не могла успокоиться, интервьюировала меня.

– А вы не отвечали, провоцировали мой интерес, нарочно дразнили! – сердито воскликнула Реутова. – Очень некрасиво.

– Не женщина, а настоящий фейерверк… – мягко сказал Сергей Павлович. – Ты взлетаешь ракетой от любого, даже невинного замечания.

– А не фига мне на хвост наступать! – рявкнула Реутова.

Хозяин понизил голос:

– Тсс, дорогая, совсем не нужно, чтобы сюда пришел кто-нибудь, привлеченный шумом. На тебя нельзя сердиться за вспыльчивость, она прописана в генах, досталась тебе от матери. Вера была красавицей, и ты на нее невероятно похожа. Но одновременно с прекрасной внешностью ты приобрела и характер Олейниковой, а он у нее… э… как бы помягче выразиться… не сладкий бублик. Собственно, из-за Вериной вздорности поломались судьбы многих людей.

– Мою маму звали Серафима Николаевна, – перебила его Жанна.

До меня донеслись шум шагов, тихий скрип, шуршание. Затем вновь раздался голос Мануйлова:

– Прочитай вслух, дорогая.

– «Я, Вера Андреевна Олейникова…» – начала Реутова. – Там дальше паспортные данные и местожительство, их тоже зачитать?

– Не стоит, лучше пропусти, – посоветовал Сергей Павлович.

– «Я, Вера Андреевна Олейникова, – повторила Жанна, – продаю свою дочь Серафиме Николаевне Рыкиной за десять тысяч долларов. Сделка осуществляется мною добровольно, без принуждения. Я отказываюсь от всех прав на ребенка и обещаю никогда не встречаться с ним. Пусть меня разразит гром, если я нарушу свое слово».

Голос Жанны стих.

– Последняя фраза звучит немного театрально, – вновь вступил в беседу Мануйлов, – но Рыкиной она показалась уместной. Хотя Серафима Николаевна

сильно рисковала. Ведь Вера была взбалмошной, не управляла собой в припадках ярости, могла попытаться ее шантажировать. М-да… Понимаю, ты услышала непростое известие, но человеку необходимо знать правду о своих корнях.

– Мне не пятнадцать лет, – пробормотала Жанна. – Неужели в год моего рождения в России ходили доллары?

– Думал, ты задашь мне другие вопросы, – удивился Мануйлов. – Но готов утолить любой твой интерес. В России после революции 1917 года существовали магазины «Торговля с иностранцами», сокращенно Торгсин. А полвека спустя появились валютные «Березки», где на прилавках свободно лежало и продавалось то, о чем советский человек мог лишь мечтать: качественные продукты, сигареты, модная одежда…

– Знаю! – перебив его, воскликнула Жанна. – Одна мамина знакомая работала за границей, получала какие-то чеки, вернулась в Москву и купила на них кооперативную квартиру.

Сергей Павлович кашлянул.

– Верно, существовали и так называемые валютные кооперативы. А еще работали магазины, куда пускали исключительно зарубежных граждан. Москвичу, даже имевшему в кармане заветные чеки Внешторга, путь в них был закрыт. Доллары, Жанна, ценились в Москве всегда, и твоя мать выручила за тебя хорошую сумму.

– Я вам не верю! Детьми нельзя торговать! – крикнула Реутова.

– Тише, – шикнул на нее Сергей Павлович, – ты ведь держишь в руках расписку.

– Она поддельная, – зашептала Жанна. – Мама умерла, а вы сами нацарапали бумажонку.

– Зачем же мне это понадобилось? – без тени возмущения осведомился хозяин дома. – И внизу листа есть подпись.

– Понятия не имею, как расписывалась неизвестная мне Олейникова, – зашипела Жанна. – Объясните, что происходит?

– Успокойся и выслушай меня, – мирно предложил Мануйлов, – попытаюсь растолковать тебе суть дела. Не нервничай, пойми: я желаю тебе добра.

– Спасибки! – язвительно выпалила Жанна. – Осталось узнать, по какой причине вы решили позаботиться обо мне, бедняжке. Я вас до приезда сюда в глаза не видела.

– Но тем не менее приехала за наследством, – заметил Мануйлов.

– Вы же написали, что хотите отблагодарить и устно объясните, за что, – зачастила Жанна. – У меня сейчас тяжелые времена, почему бы и не заглянуть к незнакомому чудику, раз он мешок с пиастрами вручить жаждет. На свете полно безумцев, оставляющих капиталы собакам, кошкам, случайным прохожим, которые дорогу подсказали. Вы же не назвали число претендентов, письмо хитро составлено, все подумали, что они единственные избранные.

– И тебя не удивило мое предложение? – со смешком спросил Сергей Павлович. – Не испытала изумления, когда аналогичное приглашение получил Леня?

– У нас с мужем давно разлад, – разоткровенничалась Реутова, – хотя обитаем в одной квартире и вроде кажемся счастливой парой. У нас брачный контракт составлен, а там прописано: если Леонид от меня налево сходит, а я его поймаю, фиг ему, а не имущество, он должен убраться вон из квартиры с одним чемоданом, все остальное мое. И это правильно, потому как он прописан в квартире, где я с детства живу, пришел на готовенькое, стены не возводил, мебель не покупал. А если я без причины в суд с заявой побегу, мне ему половину всего отдать придется. Вот я и жду, когда супружник проколется. Вообще-то он пока не знает, что я с ним развестись хочу. Мне его сначала на измене подловить надо, хотя спим мы в разных комнатах. Не стала я ему про ваше послание говорить, сказала, что еду в командировку. Зачем наследством делиться? А Ленька от меня свое письмо тоже скрыл. И кто он после этого? Решил наследство тайком получить, обрадовался поди, что я уезжаю, а сам сюда помчался. И произошла встреча Чипа с Дейлом! Я, конечно, когда Леонида увидела тут, прифигела.