Всем сестрам... (сборник)
Шрифт:
А Алла Ивановна продолжила:
– Кривить душой и прикидываться не буду, – важно сказала она. – Времени у вас на это нет. А есть у меня к вам предложение.
Она замолчала, встала со стула, подошла к плите и выключила чайник. Было видно, что она волнуется.
– Итак, – медленно произнесла Алла Ивановна и после затянувшейся паузы сказала: – У меня есть две дочки. Чудные девочки. Домашние, рукодельницы. Обе работают. Лялечка – в роно, в бухгалтерии, Галечка – в детском саду, методистом. Славные, начитанные, с хорошими манерами, – нахваливала свой залежалый товар Алла Ивановна. – Только вот в жизни не повезло. Не сложилось. Женихов было много, – отчаянно врала Алла Ивановна, – а вот не сложилось. По разным причинам. Без подробностей. – И она строго посмотрела на притихшего Никодимова.
Никодимов смотрел на синюю чашку с золотым ободком.
Алла Ивановна громко вздохнула и проговорила:
– Мы с вами взрослые люди, чего уж там. Вы тоже, Петр Степанович, человек неустроенный, неухоженный – это же видно. В общем, – она нервно закашляла, – предлагаю вам фотографии девочек моих посмотреть – может, приглянется вам Лялечка или Галочка. – И, обессиленная, опустилась на стул, нервно теребя в руках льняную салфетку.
Никодимов краснел и тупо молчал, не поднимая глаз от стола. Молчали минут десять.
– Ну вы даете, – наконец выдавил Никодимов. – А если я аферист какой? Брачный или просто так жулик? Как же можно так человека в дом звать и дочек своих предлагать?
– Что вы, что вы, Петр Степанович, я женщина опытная, людей насквозь вижу! Разве ж я первого встречного в дом бы позвала? Да вы меня обижаете, ей-богу!
Алла Ивановна громко высморкалась в салфетку, на глазах у нее выступили слезы.
Никодимов смутился:
– Да не хотел я вас обидеть. Просто странно все это как-то.
– А ничего тут нет странного, – оживилась Алла Ивановна. – Просто вы мне приглянулись, вот и все. Что ж тут странного? Знаете, в старину только по сватовству люди и женились. Никак иначе. По рекомендации.
– Ну, какая у вас на меня рекомендация… – протянул Никодимов.
– Я мать, мне виднее. Я насквозь мужчин вижу, так что вы, Петр Степанович, не обессудьте и обиду на меня не держите.
Никодимов пожал плечом. Алла Ивановна резво вскочила и выбежала в комнату.
Петр Степанович оглядывал кухню. Гарнитур импортный, точно. Плитка на полу чешская, не меньше. Люстра даже на кухне не пластиковая, из металла со стеклянными висюльками. Тюль импортный, с люрексом, Сирия, Зинаида о таком всегда мечтала. Это если в кухне так, что тогда в комнатах?
Вошла Алла Ивановна и торжественно разложила на столе фотографии. Никодимов взял их в руки. На одной из них стояла тощая девица с длинным носом и узкими глазами. Прямая, как палка, и почти безгрудая. Совсем не в его вкусе. Девица строго смотрела в объектив. На другой радостно улыбалась полная, рыхлая молодуха в коротком пестром платье. Бросались в глаза ее крупные, круглые, открытые колени. Никодимов переводил взгляд с одной фотографии на другую. Думал. Потом отложил фото той, что с коленями. Она ему напоминала бывшую жену Зинаиду. Еще минут пять смотрел на фото узкоглазой. Тяжело вздохнул и протянул Алле Ивановне фотографии.
– Эта, – коротко вздохнул он и залился краской.
– Лялечка! – обрадовалась Алла Ивановна. – Старшая. Не подумайте ничего, ей двадцать восемь. Да, не девочка. Зато мозги уже на месте. В бухгалтерии, зарплата не бог весть, но там ее ценят, уважают. Читает взахлеб! Без книжки не засыпает, – радостно тараторила Алла Ивановна. – Чистюля, каких мало! Скромная, порядочная! Не пожалеете, Петр Степанович, ей-богу, не пожалеете!
Никодимов залпом выпил остывший чай – в горле пересохло.
– Ну а щи там сварить или рассольник? – смущенно спросил он.
– Вот за это, Петр Степанович, можете не волноваться. Хозяйство веду я. У меня с этим строго. Я не для того своих дочерей растила, чтобы они о чугунки ногти ломали. Пусть читают, кино смотрят, с мужем беседуют, – с напором ответила Алла Ивановна. – А по хозяйству я уж как-нибудь сама, не волнуйтесь. Или вам борщ не понравился?
– Борщ приличный, – успокоил ее Никодимов. – Но все равно это как-то…
Он замолчал.
– Что? – уточнила Алла Ивановна.
– Да странно, вот что, – ответил Никодимов.
– Не комплексуйте, Петр Степанович. Вы мне потом сами спасибо скажете. И потом, что вам терять-то?
Терять Никодимову было и вправду нечего. В общем, порешили так: Никодимов подает по собственному желанию, рассчитывается в две недели, приезжает в Москву и останавливается у Аллы Ивановны как сын ее старой приятельницы. Приезжает как будто в отпуск. А все остальное Алла Ивановна берет на себя.
Никодимов засобирался на вокзал. У двери Алла Ивановна его подбадривала:
– Все будет хорошо, Петр Степанович. Вот увидите. Я вам обещаю. Все будет очень даже мило, – тарахтела счастливая Алла Ивановна. И строго напомнила ему, подняв кверху указательный палец: – Жду вас через две недели. Ровно через две.
На вокзал Никодимов ехал в полном смятении. Радости не было никакой. Хотя если разобраться – прописка московская, квартира райская, будущая теща далеко не дура (он вспомнил Зинину мать тетю Раю, и его передернуло). А невеста? Не красавица, но это было бы слишком – не такой он подарок, чтобы получить еще и красавицу, он это понимал.
«Подумаю еще, время есть», – решил Никодимов и на вокзале на сэкономленные от обеда деньги купил племянникам и дочке Любашке вафель и конфет.
Дома его, понятное дело, не ждали. Зина тут же открыла пасть, а Митрофанов злобно сплюнул прямо на пол. Дочка Любаша развернула конфету, скривила морду и сказала:
– Говно.
Зинаида радостно рассмеялась.
На следующий день Никодимов написал заявление об уходе. Ночевать поехал к сестре. Все ей рассказал, как было, только слегка приукрасил. Сестра плакала от счастья.