Всем сестрам... (сборник)
Шрифт:
Через две недели Никодимов с чемоданом стоял перед дверью, обитой серым дерматином, и не решался нажать кнопку звонка.
Но все оказалось не так страшно. Алла Ивановна встретила его радостно, как дорогого гостя. Освободила ему комнату, к его приезду испекла наполеон.
Вечером пришли Лялечка и Галечка.
Лялечка все больше молчала и шумно втягивала из блюдечка чай. Галечка много смеялась и съела почти весь наполеон.
Алла Ивановна купила билеты в цирк и «Сатиру». Лялечка тоже оказалась в отпуске – какое совпадение! В цирк и театр они пошли вдвоем,
Вечером шушукались на кухне с Аллой Ивановной.
– По-моему, я ей не нравлюсь, – жаловался Никодимов.
– Что вы! – горячо возражала Алла Ивановна. – Она в вас влюблена! Просто у девочки хорошие манеры – не вешаться же вам на шею, Петр Степанович!
Никодимов соглашался и тяжело вздыхал.
Квартира ему нравилась – тихо, прохладно, спокойно. На полу – ковры, на стенах – картины. Стряпня Аллы Ивановны тоже подходила – первое, второе, компот. Вечером – булочки к чаю.
К Москве Никодимов тоже стал привыкать, и она ему даже стала нравиться.
– Гигант-город, – с восторгом говорил он. – Мегаполис!
По ночам слышал, как на кухне Алла Ивановна шушукалась с Лялечкой.
«Мозги вправляет», – понял Никодимов.
Через две недели Алла Ивановна строго посмотрела на Никодимова и спросила:
– Ну а дальше-то что? Какие у вас, так сказать, Петр Степанович, планы?
Никодимов признался, что робеет перед Лялечкой и все не решается ее обнять.
– Это все ерунда, – отрезала Алла Ивановна. – Завтра сделайте предложение – и все само собой образуется.
Никодимов испуганно кивнул.
Вечером он пришел с цветами и тортом. Все сели ужинать. Никодимов уже доедал азу с овощами, но все молчал. Алла Ивановна бросала на него испепеляющие взгляды. Никодимов молчал. Алла Ивановна стала нервно покашливать. Никодимов пил компот и молчал. Алла Ивановна все взяла в свои руки.
– С чего бы у нас цветы и торт в будний день? – удивилась она.
Никодимов собрался с духом, встал, крякнул, поднял пустой стакан от компота и произнес почему-то глухим басом:
– Прошу у вас руки вашей дочери. Лялечки, – уточнил через минуту Никодимов.
Алла Ивановна ойкнула и всплеснула руками. Лялечка дрожащей рукой поставила на стол чашку и скорбно поджала губы. Галечка расплакалась и бросилась в свою комнату. Этого, правда, никто не заметил.
Алла Ивановна поднялась со стула, обняла Никодимова и поцеловала его во вспотевшую плешь. Соединила его и Лялечкину руки, благословила и счастливо повторяла:
– Вот и миленько все, вот и чудненько!
Свадьбу сыграли потихоньку, по-семейному. Настоял Никодимов. Алла Ивановна, конечно, хотела развернуться по полной. Чтобы все гости и все знакомые, чтобы сослуживцы, чтобы все видели и утерли носы. Но Никодимов был тверд как скала. И денег было жалко, да и вообще как-то неловко.
После свадьбы Никодимов переехал в комнату к Лялечке. Лялечка была по-прежнему суха и строга. Спать ложилась в пижаме и теплых носках. Через месяц после свадьбы Лялечка сказала Никодимову, что «это» ее мало интересует и чтобы Никодимов не мешал ей спать. Никодимов обиделся и лег «валетом». Лялечка презрительно хмыкнула и брезгливо отвернулась к стене.
Алла Ивановна устроила Никодимова в ЖЭК инженером – денег немного, но работа не пыльная и возле дома. Обедать Никодимов ходил домой. Жизнь была, ясное дело, не расчудесная, но тихая и сытая, уж точно лучше той, прежней. Лялечка все читала и перед сном вежливо желала Никодимову «спокойной ночи».
Алла Ивановна, конечно же, все понимала. Боялась, что Никодимов сбежит, и ублажала его, как могла: брала только половину зарплаты, пекла пироги, покупала ему носки и рубашки, достала чешский костюм и югославские полуботинки. На 23 Февраля подарила польский одеколон. Старалась не на шутку. А Никодимов сбегать и не собирался – он вполне прижился и вполне был доволен жизнью.
Как-то в марте Алла Ивановна почувствовала себя неважно. «От Галечки заразилась», – подумала она. Галечка хворала ОРЗ уже пятый день.
Алла Ивановна ушла с работы с обеда. Тихо открыла ключом дверь, чтобы не тревожить больную Галечку. На цыпочках зашла в квартиру. Стала осторожно снимать ботики, как вдруг услышала странные звуки из Галечкиной комнаты – вскрики, сопение, бормотание.
Алла Ивановна схватилась за сердце: «Плохо ей!» – и сделала шаг к комнате младшей дочери. И в эту самую минуту услышала приглушенный мужской смех. Алла Ивановна юркнула в свою комнату. В эту самую минуту дверь Галечкиной комнаты распахнулась, и из нее выскочил абсолютно голый Никодимов. Алла Ивановна вскрикнула и закрыла рот рукой.
Никодимов шумно плескался под душем. Галечка включила проигрыватель – истошно завопила Маша Распутина.
Алла Ивановна, дрожа как мышь, села на край кровати, пытаясь привести мысли в порядок. Сначала она хотела выскочить из комнаты и дать Никодимову по красной толстой морде. Потом – отхлестать по белым пухлым щекам дочь. Потом – собрать никодимовские манатки в чемодан и выбросить за дверь. Потом – строго наказать мерзавке Галечке, чтобы Лялечка, не дай бог, не узнала бы ничего…
Но Алла Ивановна была женщиной благоразумной. И потом, столько вложений, столько труда – и все насмарку! Да и Лялечка хороша – отказала мужику от постели, вот вам и результат. И Галечка бедная, одна, без мужика, а природа, видно, берет свое.
Тут Алла Ивановна вспомнила своего ненасытного мужа и смахнула со щеки слезу.
Никодимов, бедный, попал как кур в ощип.
В общем, все хороши, решила Алла Ивановна.
Но теперь появились три важных дела. Чтобы Лялечка ни о чем не узнала – раз. Чтобы Никодимов не сбежал – это два. И три – чтобы все было шито-крыто. Иначе кошмар, скандал, все знакомые, боже, соседи! Этого Алла Ивановна допустить не могла.
Никодимов оделся и ушел на работу. Обеденный перерыв закончился. Галечка сладко уснула под вопли вульгарной сибирской выскочки. Алла Ивановна вымыла посуду, померила давление, накапала тридцать капель валокордина и принялась варить обед на завтра.