Всем смертям назло
Шрифт:
«Разрежет сразу. Пригнуться и прыгнуть… только не сильно… головой вперед… Эх ты, жизнь! За что же ты меня так?..»
— Сирныки е?
Сергей вздрогнул и оглянулся. Пожилой мужчина стоял рядом с ним и жестами как у глухонемого, просил спички.
— Зачем они мне? — шевельнул бескровными губами Сергей.
Человек обошел его сзади, пощупал рукава пальто и повернулся уходить. Сделал несколько шагов в сторону, резко крутнулся на месте, подбежал к Сергею и рванул за плечо.
— Не дури, паря! Туда всегда успеешь! 3 глузду зъихав, чи шо! Сидай в
Сопротивляться чужой воле у Сергея не было сил. Ему вдруг стало все безразлично. Какая-то незнакомая доселе пустота души и мысли завладела им. Слегка подталкиваемый в спину водителем такси, он шел к машине и не мог сообразить, где он, зачем, что собирался делать и куда ведет его этот незнакомый человек.
— Как тебя зовут? Где ты живешь? — допытывался шофер, а Сергей смотрел на него пустыми стекляшками глаз и молчал. Чувствовал, как в его мозг остриями вкалываются ледяные иголки, не вызывая ни холода, ни боли, ни страха. На короткие мгновения появлялось желание ответить на вопросы таксиста, но что и как на них отвечать, Сергей не знал.
Водитель включил мотор и дал газ. Машина сорвалась с места и, круто развернувшись, устремилась в город. Куда и сколько они ехали, Сергей не помнил. Когда такси выехало за город, к нему, как обрывок незапомнившегося сна, пришло: вернулась Таня и увидела разбитое окно.
— Куда мы?.. — встрепенулся Сергей.
— Мозги проветрить! — сердито ответил шофер, I С минуту опять ехали молча. Водитель достал папиросу, покрутил ее в руке и, скомкав, выбросил в окно. Сергея начинало знобить. Холод зарождался где-то внутри и, медленно расползаясь, заполнял все тело.
— Колы в мене загынув сын… — вдруг тихо заговорил водитель, — я теж… А потим подумав: що ж це робится? Виталик своих дел не доделав на земле, и я сдаюсь… Говорю соби: Тимохвей, скилькы ты друзив потеряв на шляху вид Смоленска до Берлину? Богато… А як ты мстив хвашистам за них! Так будь же солдатом до кинця дней своих! Зажми сердце, як рану в бою, и вперед… Живи, працюй… за двоих… Самовбивство це не выхид с положения… А писля смерти сына житы не можно було… Один вин в мене. Вся радисть и надия… десятый класс кинчав… на мотоцикле с дружком поихав, и… тот калика, а мий… и не дыхнув… — Водитель помолчал, вновь достал папиросу, постукал себя по карманам и, не найдя спичек, скомкал ее. — Ну, а как ты живешь? С кем?
— С женой…
— Она що… покынула тебя?
— Нет… она хорошая…
— Давно… руки-то?..
— В этом году.
— Жинка вид постели, навить, не видходила, кормила, поила…
— Откуда вы знаете?
— Морду тоби набыти, и того мало! Откуда знаю… Самого себя жалко стало? Герой… Де дом?
— На Ленинской.
У ворот машина остановилась.
— Сколько я должен? — буркнул Сергей.
— Добряче по шее, если перед женой на коленях прощения не попросишь! ответил шофер и потянулся открыть дверку.
Из калитки бледная, с заплаканными глазами выбежала Таня. Сергей вылез из машины, понурив голову, остановился рядом. Таня повернула голову и увидела его.
— Сережа! —
Она медленно подошла, каким-то отрешенным, невыносимо усталым движением стянула с головы косынку, уронила ее на дорогу и ткнулась лицом в грудь Сергею.
— Непутевый ты мой…
Подняла голову, Сергей посмотрел ей в глаза и покраснел. Боль, обида, горючий упрек невысказанными, незаслуженными застыли в них.
— Предатель! — Таня неловко замахнулась и хлестко ударила Сергея по щеке.
Пыталась бежать, но тут же повернулась, порывисто обняла голову мужа, прижала ее к груди и, глотая слезы, зашептала:
— Я и в «скорой помощи», и в милиции… Не любишь ты меня, Сережка… скажи, за что ты так… Разве я виновата в чем?..
4
В начале ноября Сергей получил вызов с Харьковского протезного завода. Все нужные документы были отосланы туда еще из Донецка. Сергей мучился в догадках: согласится завод изготовить ему протезы или нет. «Их цеплять-то не за что, за плечи или за шею разве… Говорили же в больнице: „Для такой высокой ампутации протезы не делают“. И вот: „Предлагаем вам прибыть в г, Харьков по вопросу изготовления протезов плеч“.
Всю ночь перед отъездом Сергей и Таня не сомкнули глаз. Строили предположения, какими будут искусственные руки, что можно будет ими делать, и оба боялись: а вдруг скажут там, в незнакомом городе, — напрасно ехали, помочь ничем не можем…
Утром, едва засерел рассвет, Петровы, смиряя нетерпение, отправились на вокзал.
В Харьков приехали во второй половине дня. Завод находился метрах в пятистах, прямо перед вокзалом.
Серое двухэтажное здание с небольшими, точно в старом жилом доме, окнами, коричневая дверь, перед ней скверик с засохшими цветами, пустые скамейки — вот все, что жадно схватил Сергей одним взглядом, ожидающим, недоверчивым, тревожным.
Метрах в пяти от дверей он остановился. Таня потянула за рукав:
— Ты что, Сережа?
— Подожди, дай отдышаться…
— Страшно? — напрямик спросила жена.
— Да, — не скрывая, ответил он.
— Где наша не пропадала! — задорно улыбнулась Таня.
— Что ждет за этой дверью? Убьют надежду или… — тихо сказал Сергей.
Врач, седой человек в очках, не отрываясь от бумаг, привычно приказал: — Раздевайтесь! Что у вас?
— Ампутация обеих рук в верхней трети плеча, ограниченные движения правой стопы с обширной ожоговой поверхностью, — одним духом выпалил Сергей.
— Вы из Луганска? — сняв очки, поднялся из-за стола врач.
— Да. Только с поезда, — подтвердила Таня.
— Хорошо, — неизвестно к кому обращаясь, проворчал протезист. — Где это вас угораздило?
— В шахте, — кашлянул Сергей.
— Протез правого плеча мы вам изготовим. О левом не может быть и речи. Ампутация слишком высокая. Предварительно вам необходимо сделать операцию. У вас не в порядке кость, и нервные окончания выходят на поверхность кожи. При таком состоянии вы не сможете пользоваться протезом.