Всем спокойной ночи
Шрифт:
Я отправила Джейни с детьми поужинать и в кино, а сама устроилась в гостиной, ожидая его возвращения. Я все еще была в аккуратном синем костюме, оставшемся со времени моей работы репортером. Волосы убраны с лица, а на коленях стопка проклятущих бумаг о Теде Фитче.
— Могу я поговорить с тобой? — вежливо обратилась я к мужу, пока он вешал пальто.
Когда я хорошенько разглядела то, что он держал в руках, мое сердце упало. «Друзья вспоминают женщину из Апчерча» — гласил заголовок «Газеты». И моя фотография — рот открыт, волосы торчат вокруг головы, и сама
— На заправке я встретил Стэна Берджерона, — сообщил Бен.
Я замерла.
— Он интересовался, отошла ли ты от недавних ночных волнений. Естественно, я поинтересовался, о каких волнениях идет речь…
Я с трудом сглотнула.
— Я собиралась тебе рассказать…
— И таким образом мне довелось узнать о том, что кто-то угрожает твоей жизни.
— Но ты фактически не бываешь дома! И я никак не могла сообразить, как бы это сделать.
Мы замолчали, чтобы перевести дыхание, и злобно посмотрели друг на друга. Бен ущипнул себя за переносицу и начал тереть покрасневшую там кожу. После переезда он отпустил небольшой животик и теперь, когда дышал, этот животик толкался в черный кожаный ремень.
— Хорошо, начнем сначала. — Бен махнул газетой перед моим носом. — Ты была на поминальной службе Китти Кавано — ах, нет, прошу прощения. Ты произнесла речь на поминальной службе Китти Кавано.
— Это получилось не нарочно, — промямлила я.
Его черные брови сошлись на переносице.
— Что, кто-то приставил пистолет тебе к голове и сказал: «Будешь говорить, или я стреляю»?
— В некотором роде, да. Только без пистолета.
— Ты ходишь и задаешь вопросы?
У меня напряглись мышцы шеи, когда я яростно уставилась на него.
— Я была репортером, припоминаешь? Я этим зарабатывала себе на жизнь!
— Чем? Задавая вопросы рок-звездам — есть ли у них генитальные бородавки?
Я вздернула подбородок.
— Никогда не писала о генитальных бородавках, — ответила я со всем чувством собственного достоинства. — Иногда упоминала герпес! Но и это к делу не относится. Что бы ты ни думал о содержании моих публикаций, я все равно была репортером.
— Но ты больше не репортер! — крикнул Бен. — Во имя всего святого, Кейт, ты не журналист, не следователь, не частный детектив, ты просто домохозяйка!
Я швырнула бумаги на стол и гордой поступью направилась в кухню, где начала вытаскивать еду из холодильника: упаковку с яйцами, банку бобов, гроздь винограда. Бен двинулся за мной.
— Я не то хотел сказать.
Я проигнорировала его.
— Хочешь пообедать? — спросила я, вытаскивая горчицу, майонез, индейку и сыр. И только в этот момент вспомнила, что в доме нет хлеба, значит, мечтам о бутерброде не суждено сбыться.
— Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности. Поэтому мы сюда и переехали! Помнишь? Ты не можешь подвергать себя опасности.
Я круто повернулась к нему, пылая от негодования и умирая со стыда, понимая, что Бен прав и я не могу в этом признаться. Потому что как только я это сделаю, мое расследование закончится. Придет конец и ощущению полноты жизни — после семи лет и троих детей — как и тогда, когда я все еще надеялась, что Эван Маккейн когда-нибудь полюбит меня.
И я снова вернусь к своей жизни, скучной жизни, в которую никак не вписывалась, в которой у меня не было друзей, где время от дня сегодняшнего и до дня, когда дети пойду в школу, казалось бесконечным. Нет, я не могла с этим смириться.
— Как, по-твоему, я способна сделать что-нибудь такое, что могло бы повредить детям?
— Что ж, давай подумаем, — сказал Бен. — У тебя есть подружка, которая подбрасывает наркотики в напитки нашим гостям…
— Но это несправедливо! — взвилась я.
Бен загнул два пальца. Прямо прокурор, зачитывающий обвинительное заключение.
— Ты носишься по городу и задаешь людям вопросы по делу, которое их вовсе не касается.
— Мою подругу убили, — напомнила я, указывая на место перед своим холодильником. — Зарезали насмерть, в ее собственной кухне, в нашем городке. Разве это не мое дело?
— Она не была твоей подругой! — возразил Бен. — Вы были едва знакомы. Почему бы тебе не держаться от этого всего подальше? Заботиться о детях. О себе самой. Найди себе хобби, если нечем занять время.
В глазах у меня сгустился красный туман.
— Нечем занять время? — повторила я. — У тебя есть хоть малейшее представление о том, чем я занимаюсь весь день? У тебя есть хоть малейшее представление о том, чем занимаются дети весь день?
Бен свирепо уставился на меня. Я обогнула его, схватила сковороду с плиты, кинула на нее кусок масла и включила плиту на максимум.
— А пока ты обдумываешь то, что я сказала, вот тебе еще один вопрос, — произнесла я, разбивая два яйца и выливая их на сковороду. — Почему ты работаешь на насильника?
Лицо у Бена задергалось.
— О чем ты?
— Сам знаешь о чем. А если нет, то посмотри эти страницы, что я распечатала. — Я потянулась за лопаткой. — Они освежат твою память.
Бен отправился в гостиную, а я положила яичницу на тарелку и шлепнула ее на стол.
Он сел напротив меня, просмотрел бумаги, потом пристально уставился на меня, качая головой. Я не видела мужа в ярости с той самой четвертой ночи нашего медового месяца, когда выпила шесть порций водки с клюквенным соком, а потом согласилась на его предложение попробовать что-нибудь новенькое в постели. Я поняла предложение, как приглашение засунуть мизинчик ему в анус, он же, как выяснилось, думал о том, что я могла бы занять позицию сверху.
— Это конфиденциальная информация, — пробормотал Бен, теребя себя за переносицу большим и указательным пальцами.
— Я всегда верила в твою добропорядочность. Верила в тебя.
— Он сказал, что это было с согласия потерпевшего лица, — устало произнес Бен.
Когда он закрыл глаза, стали заметны синяки под глазами.
— Он душил ее! — возразила я. — О каком согласии может идти речь?
— Это она так говорила. Свидетельских показаний не было. Полицейского расследования не было. Медицинского освидетельствования не было.