Всемирная история в 24 томах. Т.9. Начало Возрождения
Шрифт:
Если жених отказывался вступить в брак, его предбрачный дар, согласно закону, оставался у невесты, которая сохраняла за собой все свое приданое.
Обычай обручения был официально признан законом и контролировался властями. Расторжение помолвки (без достаточных оснований) одной из сторон влекло за собой не только уплату неустойки в пользу другой стороны, но и взыскание штрафа в казну.
Сохранилось несколько детально описанных дел, связанных с расторжением помолвки. К примеру, философ Михаил Пселл рано потерял дочь и взял на воспитание
Элпидий не оправдал надежды Пселла: он оказался бездельником (а должность получил — опять таки благодаря Пселлу — для его лет весьма почетную), кутилой и повесой; оскорблял невесту и Пселла.
Философ возбудил дело о расторжении помолвки. Как инициатор разрыва Пселл должен был уплатить Элпидию неустойку в пятнадцать литр и отдать ему предбрачный дар невесте (пять литр), а юноша обязывался вернуть приданое. Любопытно, что суд признал законным приравнять хлопоты Пселла о титуле протоспафария к реальной сумме в двадцать литр. Элпидий вернул тридцать литр, и философ, проигравший процесс, не потерял в сущности ничего.
В другом случае попытка расторжения помолвки не удалась вообще, несмотря на знатность возбудившего дело жениха. Его ссылка на то, что он подписал договор, будучи несовершеннолетним, принята во внимание не была.
Еще большую строгость проявлял суд при рассмотрении бракоразводных дел. Тенденция к ограничению поводов для развода усиливалась. Огромную помощь светской власти оказывала при этом церковь: далеко не всякий и не всякая в то время были способны перенести моральное осуждение церкви и находящейся под ее влиянием среды.
Уважительными причинами для расторжения брака считались: супружеская неверность, ересь, сумасшествие, покушение на жизнь супруги (или супруга) и умолчание о подобном умысле других, проказа, импотенция (со дня свадьбы до истечения трех лет).
При разборе бракоразводных дел, предупреждает законодатель, нужна крайняя осторожность: если показания о вине ответчика дают его родственники по крови, то это достойно веры, если же хула идет от родичей истца, то чаще это клевета (за нее полагалось отсечение носа).
Личная неприязнь или любовь к другой (либо к другому) менее всего могли оправдать иск о разводе в глазах и судей, и родителей супругов.
Закон все-таки был более снисходителен к мужчинам: чаще всего он подчеркивал ответственность женщин за прочность брака, устанавливая для них и более суровые наказания. Застигнув на месте неверную жену, муж имел право безнаказанно убить ее вместе с любовником.
Недаром один из видных чиновников, уличенный в связи с замужней женщиной, бросил все и в страхе бежал на остров Лемнос.
Мог муж в таком случае и выгнать жену
Строже карал закон мужчину, которой, будучи женатым, разрушал чужую семью: тогда и он, и замужняя матрона подвергались упомянутому выше наказанию, ибо такие дела, подчеркивалось в судебнике, ведут к «разорению детей и нарушению заповедей господних».
Муж, знавший об измене жены и ничего не предпринявший, подвергался публичному бичеванию и изгонялся.
Церковь и светский закон отрицательно относились уже ко второму браку, с огромным трудом и всякого рода ограничениями допускали третий и совсем запрещали четвертый. По мнению Кекавмена, второй брак не приносит счастья, а в тех случаях, когда в новой семье имеются сводные дети, даже гибелен для нее: возникают раздоры, и все идет прахом.
Закон иногда обходили. Встречались и «четверобрачники». Но сожительство таких супругов не считалось законным в глазах властей.
ПОЛОЖЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ
Оценивая положение женщины в византийском обществе, ученые давно уже обратили внимание на одно существенное противоречие: закон запрещал проявление какой-либо активности женщин в общественной жизни и содействовал уравнению их имущественных прав с правами мужчин. В первой трети нашего столетия в историографии возник спор: одни историки считали, что в целом византийская женщина находилась в приниженном положении и в семье и обществе, другие отстаивали мнение, что она пользовалась гораздо большим уважением и имела больше прав, чем женщина в странах средневекового Запада.
Ближе к истине, пожалуй, первые. Закон в Византии не разрешал женщине свидетельствовать на суде, представлять перед судом других лиц, осуществлять опеку, вступать в качестве равноправного члена в большинство торгово-ремесленных корпораций, занимать какую бы то ни было официальную должность.
Знатные женщины носили неофициально титул, присвоенный их мужьям (жена протоспафария — протоспафарисса), присутствовали на торжественных приемах во дворце (но только вместе с мужьями), окружая императрицу в соответствии со своим рангом.
Специально для женщин в X—XII веках предназначались два титула (без должности), правда, весьма почетных: зоста-патрикия и севаста. Обе в числе пяти-шести высших вельмож империи допускались к трапезе за одним столом с василевсом. Но этой параднопредставительной функцией и ограничивалась роль даже севасты, если она только не пользовалась неофициальным влиянием как фаворитка императора.
Совершенно иная тенденция обнаруживается в византийском законодательстве более раннего периода при определении прав женщины в семейно-имущественных отношениях. Государственная власть стремилась к обеспечению имущественных прав женщины, особенно жены и матери, все более настойчиво подчеркивая ее равноправие с главой семьи — мужем.