Всемирный следопыт 1930 № 06
Шрифт:
И вот на всех этих фермах по указанию Саундерса начались опыты невиданного масштаба. Ангуса Маккея он завалил всевозможными разновидностями ячменя, овса и картофеля, не говоря уже о репе и свекле. В то время как Ангус трудился над постройкой житниц и амбаров, воюя с диким ветром, срывавшим крыши и стропила, Саундерс прислал ему еще двадцать три тысячи корней лесных и фруктовых деревьев, чтобы попробовать насадить их в этой голой, безлесной стране.
Этот необузданный экспериментатор должен был испробовать все и везде. Саундерс работал, как сама природа, — расточительно, на широкую ногу. От взморья до взморья трудились в поте лица его наместники.
Шли годы. Золотые прямоугольники пшеничных полей, перемежаясь
Но чем дальше к северу продвигались поселенцы, тем больше они начинали испытывать неприятностей от внезапных августовских морозов. На паровом черноземе пшеница созревала гораздо позже, чем на жнитве, и больше рисковала подвергнуться действию морозов.
— Дай нам пшеницу, которая поспевала бы на несколько дней раньше «красной свирели», но такую же крепкую и твердую, и чтобы она давала такую же хорошую белую муку! — взывали поселенцы к Вильяму Саундерсу.
IV. Брак «красной свирели» с «калькуттой».
Подобно Марку Карльтону, Саундерс стал искать по всему свету ранние сорта пшеницы, вызревающие в феноменально короткий срок — в сто дней. Он выписывал их из различных стран. В нем пробудилась старая мания к скрещиванию; ночи напролет он просиживал на опоясанной деревьями экспериментальной ферме.
— Ведь удалось же мне повысить качество крыжовника путем скрещивания, — ворчал про себя старый Вильям. Он проводил рукою по седой шевелюре и щурил раскосые светлосерые глаза. — Так почему бы не пшеницу?
Про этого человека рассказывают, что он спал по нескольку часов в сутки, все же остальное время он работал — медленно, сосредоточенно, тяжеловесно, с сумасшедшим упорством.
— Только путем скрещивания можно получить пшеницу, которая нужна жителям прерии, — не переставал повторять Саундерс. — Я попробую скрестить скороспелые сорта иноземной пшеницы с нашей доброй старой «красной свирелью».
И вот в начале июля 1892 года славная и гордая «красная свирель» сочеталась со скромной, рано созревающей твердой «калькуттой». Этот важный акт природы совершился в тихой, лесистой, устланной коврами папортника долине реки Фрэзер.
Старый энтузиаст отправил своего ученого сына Перси в деловую прогулку по континенту. Перед отъездом отец показал ему один хитрый прием — как переносить пыльцу с одного вида пшеницы на пестики другого. И вот Перси Саундерс побывал сначала в Брандоне у Бэдфорда, затем ненадолго задержался в Индиен-Хэде у Ангуса Маккея и наконец прибыл в Агассиз, на ферму вечно жующего табак Томаса Шарпа.
Перси с Шарпом взялись за работу на маленьком экспериментальном участке, засеянном пшеницей. С помощью щипчиков они обрывали зеленую мякину с первых цветов невзрачной «калькутты» и снимали с них крошечные пыленосные тычинки. Таким способом «калькутта» превращалась в пшеницу женского пола, годную только для материнства. Затем они брали немного золотой пыльцы с цветка «красной свирели», росшей по соседству. Эту животворную пыль они наносили на пушистые пестики матери-«калькутты», после чего осторожно сажали на место оборванную мякину, чтобы прикрыть и защитить оплодотворенные пестики. С ловкостью швейцарских часовщиков они обертывали колосья «калькутты» тонкой манильской бумагой, чтобы на них случайно не попала пыльца с какого-либо другого вида пшеницы.
Тридцать три таких брачных союза устроили Томас Шарп и Перси Саундерс. Затем Перси отправился домой, а Шарп стал вести наблюдения. Среди буйных неистребимых папоротников этой почти тропической северной долины, под шум сосен он исполнял тысячи обязанностей, возложенных на него старым Вильямом Саундерсом.
Он трогательно ухаживал за драгоценными колосьями, охранял их от прожорливых птиц, заботливо ощупывал твердеющие зернышки и разбухающие колосья, которые из зеленых постепенно делались золотыми под ласковым солнцем Британской Колумбии. Брак оказался удачным и весьма плодовитым. Большинство колосьев скрещенной пшеницы принесли семена. Когда наступил срок, бородатый смотритель срезал эти зрелые, налитые, приветливо кивающие колосья, уложил их в небольшой мешок и отправил Вильяму Саундерсу в Оттаву.
Мешочек, заключавший в себе потомство мужественной «красной свирели» и женственной, рано созревающей «калькутты», прибыл в Оттаву и вместе с остальной почтой был выгружен в конторе Саундерса. Вбежали двое мальчишек, схватили мешочек, стали им играть и бросаться и наконец зашвырнули на шкаф, стоявший в углу.
Долго пролежал там мешочек, и никто даже не знал, что он получен.
Но вот однажды старик Вильям спохватился:
— А где же новая пшеница, которую прислал мне Томас Шарп? — закричал он громовым голосом.
Начались долгие и шумные поиски, во время которых старик бушевал. Наконец какому-то гениальному человеку пришла мысль заглянуть на шкаф. Тем самым участь Канады была спасена.
Вильям тут же посеял все семена новой пшеницы.
Каждую весну он сеял их на заднем дворе, получая все новые и новые сорта скрещенной пшеницы. Собственными руками он сажал их в почву, засыпал сверху землей и с величайшей аккуратностью ставил палочки с ярлыками около каждой маленькой грядки. Он знал наперед, что среди этих новых пшеничных детей будут хорошие, плохие и посредственные — больше всего будет посредственных. Умный старик неустанно собирал жатву со своих крошечных полей, делал опыты, отбирал, взвешивал, размышлял.
Людям равнины нужна пшеница с крепким стеблем. Вот перед ним старое пожелтевшее письмо от неукротимого Маккея, рассказывающее о том, как он пытался устроить огород на ферме в Индиен-Хэде. Едва он приступил к делу, как свирепый ветер выдул из почвы все семена, и старый Ангус нашел их потом благополучно растущими за километр от фермы.
В шестилетний срок он со своим ближайшим помощником Вильямом Мэкаун испробовал семьсот разновидностей скрещенной пшеницы на экспериментальной ферме в Оттаве. Целыми днями он прохаживался среди своих миниатюрных посевов, занимаясь отбором отдельных экземпляров из пестрого сборища молодых поколений пшеницы. Он радостно улыбался, срывая золотой колос, успевший уже созреть, в то время как его братья стояли еще зелеными. Что за восхитительный скороспелый молодчик! Может быть он-то и даст семена, которые смогут справиться с утренними заморозками? Свою истрепанную записную книжку Вильям заполнял бесчисленными записями и странными замысловатыми крючками.
Год за годом сеял Саундерс свои надежды и упования и никогда не жаловался, если они погибали. За это время народившиеся когда-то в Агассизе от брака «красной свирели» с маленькой жалкой «калькуттой» семена произвели огромное потомство. Мэкаун безжалостно обрывал сотни и тысячи неудачных колосьев. Это были или слабые неурожайные сорта, подобные матери-«калькутте», или же крепкие, но слишком поздно созревающие, подобно отцу — «красной свирели». Где же наконец настоящая пшеница?..
За десять лет Саундерс и Мэкаун исписали гору записных книжек, весившую, пожалуй, не меньше, чем урожай каждого нового вида пшеницы. Они точно высчитывали сроки созревания, определяли крепость соломинки. Они не обольщали себя иллюзиями, так как знали, что рослый отец может иногда дать поколение карликов, но никогда не переставали надеяться, ибо знали также хорошо, что ничтожная мать может произвести на свет чемпиона-тяжеловеса, призового бойца.